Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй

Миссис Геллхорн оторвалась от путеводителя и заговорщически улыбнулась Марте:

– Ой, Марта, это же миссис Хемингуэй!

Марта решительно повела семью дальше – они не из тех туристов, что таращатся на дома знаменитостей. Может, думала она потом, ей стоило постучаться и представиться. Может, если бы она сперва познакомилась с его женой, все могло бы пойти совершенно иначе.

К вечеру они так устали и выдохлись от жары, что миссис Геллхорн предложила немного освежиться. Сумрачный бар «Неряха Джо» напоминал трюм корабля, выброшенного бурей на берег. Вентиляторы под потолком едва разгоняли воздух. Пока Геллхорны усаживались за столик, Марта вспомнила: где-то она читала, будто это любимое местечко писателя, здесь он нередко коротает в одиночестве наиболее жаркое время дня.

Марта отчетливо представила Хемингуэя сидящим за столиком и сразу подумала: значит, его тут точно не будет. Но в следующую секунду увидела, как он отходит от бильярдного стола и присаживается у стойки. Хемингуэй выглядел старше, чем на фотографии, которую она повесила у себя над кроватью в колледже, к тому же довольно неряшливо: грязная майка, подпоясанные веревкой шорты. Да еще и босиком. Бармен выжал в стакан лайм и толкнул склянку с зеленоватой жидкостью в сторону писателя, не дожидаясь заказа.

– Un highbalito [21], – сверкнул зубами бармен, и Хемингуэй улыбнулся в ответ.

Делая вид, что внимательно вслушивается в слова матери, Марта выпрямилась и чуть наклонила голову, вдыхая свежий запах лайма и чувствуя, что со стороны стойки за ней наблюдают.

Миссис Геллхорн обсуждала с сыном сравнительные достоинства дайкири и джин-твиста – несколько громче, чем хотелось бы дочери. Наконец мать тоже его заметила.

– Ой, Марта! – воскликнула она, даже не пытаясь понизить голос или скрыть свое изумление. – Мистер Хемингуэй тут!

Теперь мать смотрела через плечо Марты. Вероятно, он идет сюда. Марта чувствовала, что заливается краской. Но, повернувшись, заговорила со всей храбростью и решимостью, на какую только была способна.

– Мистер Хемингуэй, – сказала она, вставая и протягивая руку прежде, чем он успел протянуть свою. – Меня зовут Марта Геллхорн. Приятно познакомиться, сэр. – Марта чуть склонила голову, решив, что в этом ракурсе ее лицо будет выглядеть эффектнее. И правда, он смотрел на нее с явным одобрением.

Марта представила Хемингуэю брата и мать, и он подтащил к их столику еще один стул.

– Что вы пьете? – обернулся он к миссис Геллхорн. – Вы уже успели попробовать мой коктейль? Я называю его «Папа добле».

Миссис Геллхорн сделала глоток из протянутого стакана.

– Ох, это выбьет меня из колеи на весь оставшийся вечер. Но один я все-таки возьму. – Она протянула бокал Марте.

Миссис Геллхорн была права – содержимое оказалось крепким и чертовски вкусным.

– Скиннер, – крикнул он бармену, – «Папу» всем!

– Спасибо, мистер Хемингуэй, – сказала мать.

– Ко мне так только в налоговой обращаются. Пожалуйста, зовите меня Эрнест или Папа.

Он был старше Марты лет на десять, но ей бы и в голову не пришло обратиться к нему: «Папа»! А «Эрнест», пожалуй, в самый раз.

Сперва они поговорили о Ки-Уэсте, о том, что Геллхорны успели посмотреть и какого они об этом мнения. Эрнест подумал на брата Марты, что он ее муж, и очень смеялся, когда выяснилось, что это не так. Они довольно быстро захмелели, и Марта думала, какое это чудо – вот они сидят здесь запросто рядом с гением. «И восходит солнце», «Прощай, оружие», «Смерть после полудня», рассказы – молодые писатели штудировали все произведения Хемингуэя, ища, в чем его секрет. А никакого секрета не было: он просто расставлял простые слова в самом естественном для них порядке, как река укладывает на дне холодную гальку.

Марта считала, что в свои двадцать восемь написала лишь одну книгу, которой могла бы гордиться, остальные казались ей полной ерундой. У нее было столько вопросов к Хемингуэю! Но как их задать, чтобы не показаться глупой девчонкой? Может ли человек, знающий, что такое хорошо и что такое плохо, издавать свою книгу, видя, что она никуда не годится? Когда стоит продолжать работу над начатым, а когда лучше выкинуть рукопись на помойку? Они заказали еще выпивки, и бармен снова принялся давить лаймы. В какой-то момент он бросил на Марту многозначительный взгляд. Возможно, дома Эрнеста ждала миссис Хемингуэй.

Позже, когда мать и брат спорили, как лучше добраться до отеля, Эрнест вдруг обратился к Марте:

– Вы влюблены в кого-нибудь, мисс Геллхорн?

Марта отпила «Папу добле» и рассмеялась.

– Почему вы спрашиваете?

– Вы светитесь изнутри. И, кажется, счастливы.

– Нет, – ответила она. – Я не влюблена – Но были?

– Конечно.

– Кто он?

– Француз.

– Вы оставили его или он оставил вас?

Марта осушила бокал до дна. Божественно, божественно!

– Я не из тех женщин, которых оставляют, – сказала она и тут же сама рассмеялась высокопарности этих слов. – Я бросила его.

– Понятно. – Когда Эрнест улыбался, то становился похож на ту фотографию, что висела у нее на стене в общежитии колледжа. – Почему же все закончилось?

– Он хотел на мне жениться.

– А вы не хотели?

– Нет, это его жена не хотела, чтобы он женился на мне.

– Да-а-а, – протянул он. – Жены – они такие.

Он залпом допил бокал. Который по счету? Кажется, этот мужчина способен пить как лошадь.

– Сколько вам лет?

– Двадцать восемь.

– В этом возрасте я сошелся со своей второй женой.

– И что по этому поводу думала ваша первая жена?

– Она была не слишком довольна.

– Да-а-а, жены – они такие.

– Touché! [22]– рассмеялся он, глядя нее несколько более пристально, чем позволяли приличия.

Марта в ответ подалась вперед и так же неотрывно смотрела ему в глаза, пока он не отвел взгляд. Быть может, она так расхрабрилась от спиртного. Но она готова была поклясться, что заметила, как закатил глаза Скиннер, уже закончивший свои манипуляции с лаймами.

– Почему вы так странно носите шорты?

Потертая веревка болталась у него на боку, словно змея, выползшая погреться.

– Потому что мне так нравится.

– Такое впечатление, будто вы только что натянули штаны и вновь собираетесь их снять.

– Вы меня почти раскусили.

Тут они заметили, что мать и брат прислушиваются к их разговору, и Эрнест сменил тему:

– Вам приходилось бывать на войне, Марта?

Она покачала головой.

– Думаю, вам будет интересно. Я встречал женщину, похожую на вас, в Италии во время Великой войны. Медсестру в миланском госпитале. – Он замолчал, словно погрузившись в воспоминания. – Мне кажется, вам бы понравилось ходить по лезвию ножа.

– А вам нравилось?

– Иногда. А иногда это было ужасно. Я помню, как нас послали убирать трупы после взрыва на оружейном заводе. Повсюду волосы, пучками прилипшие к проволоке. Мертвые лица, раздутые, словно воздушные шары. Куски мяса, осколки костей – вот и все, что остается от человека. – Взгляд Эрнеста стал жестким. – Мы управились за три дня. После этого я поклялся никогда больше ни считать, будто война – хорошая штука. С тех пор я так никогда и не думал. Хотя для писателя война полезна: каждая минута кажется бесценной, хочется целовать всех встречных женщин, добывать правду и писать хорошие слова. Что скажете – смогли бы так?