Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй

Марта разглядывает рану Куццемано.

– Попал недавно под минометный обстрел: американцы палили по Парижу, – вполголоса поясняет он. – От своих досталось. – Он многозначительно поднимает бровь.

– Я пойду, Сильвия. Нужно найти Эрнеста, пока он не освободил очередной стратегический объект.

– Trop tard [28], – нараспев отвечает Адриенна.

Сильвия протянула Марте «Поминки по Финнегану»:

– Хотя бы возьми что-нибудь почитать.

– Разве это не единственный экземпляр?

– Да у меня их навалом, – широко улыбается Сильвия. – Нельзя насильно заставлять людей продавать книги.

– Что ж, это хороший урок для всех нас. – Марта в упор смотрит на Куццемано, с которым она однажды поговорила по телефону в самых крепких выражениях из тех, что вынесла из своего дворового детства в Сент-Луисе. В выражениях, которые отец, доктор Геллхорн, никогда не позволил бы употреблять дома.

Она благодарным жестом прижимает книгу к груди.

– Просто помни, что не нужно в них слишком копаться, – напутствует Сильвия. – Они как люди – не стоит чересчур усердствовать в попытке понять их.

Марта переходит на другую сторону улицы и останавливается на площади Одеон у баррикады из старой мебели, раздолбанной кухонной плиты и нескольких мусорных баков. Оттуда хорошо видно, как Сильвия и Адриенна бурно обсуждают что-то за стеклом витрины. Сильвия мотает головой, явственно артикулируя: Non! [29]Похоже, приход Марты нарушил в магазине баланс сил.

Сунув Джойса в ранец, Марта идет через Новый мост к «Ритцу». Презрения к Эрнесту ей хватает, но в «Шекспире и компании» до сих пор, оказывается, живет память о том, как они вернулись сюда из Мадрида, точно беженцы, как раскраснелись от долгожданного обеда с вином и куропаткой после своей испанской любви на пустой желудок. Но там, покуда каждую минуту им в голову могла прилететь снайперская пуля, покуда они питались пыльной колбасой из ослятины, покуда сжимали друг друга в объятиях, когда дома вокруг взлетали на воздух, Марта и Эрнест были счастливы.

В Испании Марта поначалу его немного стеснялась. Не то, что несколько месяцев назад, когда само присутствие его жены словно облегчало общение с Эрнестом. А в Мадриде Эрнест не сводил с нее пристального взгляда, сидя за кофе с тостами, и когда после завтрака вдруг начался артобстрел, он сказал: «Ага! – и вытер губы салфеткой. – А вот и десерт!»

Вскоре у нее вошло в привычку отправляться следом за ним в его комнату после завтрака, потому что там, как он утверждал, они будут вне досягаемости для снайперов. Когда начиналась бомбежка, Эрнест включал мазурку. Они сидели и разговаривали, иногда слушали музыку. С утренним бризом в окно долетал запах кордита, гранитной пыли, грязи. Хотя за прошедшие две недели между ними ничего не произошло, Марта стала замечать, что другие репортеры начали многозначительно не нее поглядывать, словно отблеск его славы падал и на нее. А так-то она все еще была никем: до сих пор про Испанию Марта не написала ни строчки.

За эти недели она научилась тщательно обходить темные пятна на мостовой – следы уже убранных тел. Однажды утром в разрушенном доме она обнаружила труп ребенка. Двери были закрыты мешками с песком, но снаряд попал через крышу. Мертвый мальчик лежал под кухонным столом. В тот вечер Марта была особенно молчалива. Кажется, остальные корреспонденты это заметили, но расспрашивать никто не спешил – мало ли кто что видел на этой войне. Она держалась в стороне, словно уединение было единственным способом почтить память погибшего малыша. В какой-то момент Марта уснула, а когда проснулась, то увидела, что остальные куда-то исчезли и лишь Эрнест спит на соседней кровати. Тремя этажами ниже грохотали по мостовой колеса труповозок.

На следующее утро Эрнест сидел у открытого окна, глядя, как люди выстраиваются в очередь за едой, хотя в магазинах вряд ли можно было найти хоть что-то, кроме апельсинов да еще – почему-то – шнурков для ботинок. Увидев, что она проснулась, Эрнест отошел от окна. Стащил одеяло и подтянул Марту к себе.

– Кролик, – сказал он. – Я хочу на тебе жениться.

Тем вечером Марта увидела, что он отправляет телеграмму своей жене. Там были лишь два слова: «Все изумительно».

Но в Испании у них не было обязательств ни перед его женой, ни друг перед другом. Они приехали сюда наблюдать. Смотреть на беженцев в их скрипучих телегах, на мертвых мулов и толстых собак, на автобусы, раскуроченные бомбами. Глядеть, как люди разбирают дома – выносят двери, оконные рамы, столешницы, видеть зияющие раны в стенах домов. Видеть и облекать в слова – вот их работа. И Марта научилась ее делать: наблюдать и писать. Читатели на родине с трепетом ждали ее испанских репортажей.

Не надо было уезжать с той войны, думает Марта, приближаясь к концу моста и готовясь встретиться с мужем в «Ритце». Ведь только война и удерживала их вместе.

Дом высился среди холмов, окруженный пальмами, огромными, словно авианосцы. Фасад оплели виноградные лозы. Марта обернулась, стоит ли водитель все еще в воротах: ей было немного не по себе одной в этом огромном доме.

Она медленно обошла его по периметру, заглядывая в окна. Вот здесь ванная, а это кухня, несколько спален. «Что ж, мы сможем выделить себе по кабинету», – думала она. Изнутри тянуло сыростью, а в одной из комнат на полу разлилась огромная лужа, похожая на пруд. Водостоки забиты опавшей листвой, диковинные огромные цветы постукивают в окна, словно джунгли просят разрешения наконец войти внутрь.

Чтобы разглядеть следующую комнату, Марте пришлось раздвинуть дикий виноград, плотной шторой закрывавший стекло. Пожалуй, она устроит здесь спальню. На стене напротив окна сохранилось тусклое зеркало, и Марта увидела в нем свое отражение – изящная женщина в сарафане и парусиновых туфлях. Неужели у нее получится? Способна ли она стать хозяйкой этого дома? В комнату вальяжно вошел кот, посмотрел на Мартино отражение в мутном зеркале. Долгие годы их единственным домом был номер в мадридской гостинице. А тут столько пространства, тишина и покой. Здесь они смогут просто жить, писать свои книги и не бояться в любую секунду оказаться под прицелом снайперской винтовки.

Мутную воду бассейна покрывала ряска, теннисный корт зарос сорняками. Везде царило запустение, но Марте это место показалось раем. В диких джунглях на вилле «Финка» она вспоминает дом в Ки-Уэсте: опрятный ухоженный сад, кирпичный забор и кованые ворота. Идея обнести дом крепостной стеной, вероятно, принадлежала Файф, по словам Эрнеста, она хотела оставить весь мир снаружи и только мужа – внутри. Дом Марты будет открыт – пусть его окружает природа.