Роман Глушков - Найти и обезглавить! Том 1

– Вот как? – удивился Пивной Бочонок. После чего озадаченно посмотрел на меня, наверное, впервые за все это время уделив мне столь пристальное внимание.

Под его тяжелым взором я ощутил себя, однако, совсем иначе, нежели когда отец порой смотрел на меня так же. В глазах Баррелия отсутствовало ко мне всякое дружелюбие. Но от его суровости веяло таким спокойствием, что я сразу понял: этот человек никогда не залепит мне пощечину, даже если я приведу его в бешенство. И вовсе не потому что затрещина кригарийца, в отличие от затрещины моего хмельного папаши, оторвет мне голову. Ван Бьер не станет заниматься рукоприкладством, потому что он относился к окружающим людям совершенно иначе, чем градоправитель Дорхейвена. И не презирал их лишь за то, что они не оправдывали его ожиданий.

– При всем уважении к вам, сир, позволю с вами не согласиться, – заговорил Баррелий после непродолжительной паузы, во время которой он не сводил с меня своего испытующего взгляда. – Работа, которую вы желаете мне поручить, на самом деле гораздо сложнее, чем вам кажется.

– Почему ты так решил? – нахмурился Шон Гилберт-старший, возмутившись тем, что ван Бьер раскусил мою мягкотелую сущность с первого же взгляда.

– Если ребенок, даже выезжая на охоту, берет с собой книгу, такого ребенка трудно заставить кого-либо убить. А убить человека – тем более. С вашим сыном придется изрядно повозиться, сир. Сдается мне, что по этой части он будет для меня крепким орешком.

В который раз за утро я был вынужден покраснеть до самых кончиков ушей. Проклятый Бочонок! Я так старательно прятал от отца трактат курсора Николиуса «Четвертый путь через Каменную Гарь», планируя украдкой читать его на привалах, а монах все равно разглядел торчащий из моей седельной сумки, краешек книги. Настолько маленький краешек, что отец его никогда бы не заметил. Но кригариец меня разоблачил и выдал с потрохами. После чего и без того не оправдавший моих романтических ожиданий кумир поблек в моих глазах еще больше. Кто бы мог подумать, что он и отец вдруг возьмут и объединятся против меня! Да еще на том фронте моего воспитания, где я и так терплю сплошное унижение! Как будто мне издевок одного Гилберта-старшего было мало!

– Ну так повозись, упрямый кригариец, если без возни не получится! – вновь напустил на себя суровость гранд-канцлер. – Или забыл, что ждет тебя в случае твоего отказа?

– Разумеется, не забыл, сир. Как можно такое забыть!

– Значит, договорились? Я могу на тебя рассчитывать?

– Договорились, сир! Можете всецело рассчитывать на Баррелия ван Бьера! Только я попрошу вас не отбирать у меня мою тележку. В таком важном и непростом деле, каким мне предстоит заняться, мне не обойтись без моих инструментов…

– И что сказал отец про ваши вчерашние синяки, юный сир? Надеюсь, он не сильно на меня бранился? – поинтересовался Пивной Бочонок после того, как провел со мной утреннюю разминку и вылил на меня два ушата ледяной воды из колодца. Он работал моим наставником уже третью неделю, так что я успел свыкнуться и с ранними подъемами, и с ежеутренним закаливанием. Конечно, поначалу они вызывали у меня злость и раздражение, но вскоре это прошло. Особенно после того, как количество отцовских придирок ко мне заметно поубавилось. А в последние дни их и вовсе не было слышно, пусть даже я по-прежнему не добился никаких успехов на стезе малолетнего убийцы.

– Б-бранился?! – переспросил я, стуча зубами от холода и обтираясь докрасна грубым крестьянским полотенцем. – Ск-кажешь тоже! Да к-каждый мой синяк вызывает у отца столько радости, что ск-коро он начнет приплачивать тебе за них отдельно.

– Вообще-то было бы неплохо, – рассудил ван Бьер. – Потому что, чую, я застрял у вас надолго, а лишние деньги мне бы не помешали.

– Ну извини. Сам же ск-казал: не надо было тебе жрать того прок-клятого зайца на виду у гранд-канцлера, – заметил я в свое оправдание.

– Что случилось, то случилось, – вздохнул монах. – И зайца того мне не воскресить – на такие чудеса даже магистры Вездесущих неспособны, а я подавно. Поэтому давайте-ка, юный сир, сделаем так, как велит ваш отец. И чем быстрее мы это сделаем, тем быстрее все мы получим то, что хотим.

– Все, кроме меня, – проворчал я, понемногу уняв дрожь. Какими бы дурацкими ни казались эти холодные купания, они и впрямь хорошо меня бодрили, особенно поутру. – Честное слово, Баррелий, и рад бы я тебе помочь, да только все впустую. Не дорос я еще. И эти твои ведра с водой – ну чему они могут меня научить?

– Ведра с водой научат вас, юный сир, самодисциплине. Тот, кто способен дать самому себе слово обливаться каждый день холодной водой, и сдержать это слово, тот может пообещать себе же, что не дрогнет перед врагом. И не дрогнет, когда придет время. Все великое начинается с малого. В любом долгом путешествии приходится делать первые шаги.

– Да к воде-то я уже привык. А вот набраться смелости все никак не выходит. Даже чуть-чуть.

– Для начала наберитесь терпения, а остальное приложится. У вас есть характер, и это главное. А еще вы умеете терпеть боль, чем, признаться, немало меня удивили.

– Нечему тут удивляться, – проворчал я. – Не ты первый, кто бьет меня в стенах этого замка. Правда, палкой мне прежде по бокам не колотили. Только вот как-то интересно ты это делаешь. Когда ты меня лупишь, я готов убить тебя от злости, но когда прекращаешь лупить, я почему-то на тебя не обижаюсь. Почему?

– Палка – хороший наставник, если она бьет вас на тренировках, а не в наказание. Уж поверьте кригарийцу, о которого в детстве учителя сломали дюжину таких палок, – улыбнулся Пивной Бочонок. – И не злитесь на своего отца, юный сир, за те побои, которые он вам причинил. Если бы я отвечал за судьбу целого города, то от постоянного волнения тоже плохо контролировал бы свой гнев. Как бы то ни было, но ваш отец все равно вас любит. И желает вам только добра.

– Да я не злюсь, – ответил я, правда, не слишком уверенно. – Только зачем он напивается и бьет меня на глазах своих приятелей, слуг и… подружек?

Я уже знал, как называют тех противно хохочущих и еще противнее стонущих женщин, без которых не обходилась ни одна пьянка Шона Гилберта-старшего. Но вымолвить в присутствии монаха слово «шлюха» я почему-то постеснялся.

– Я тоже люблю выпить и частенько делаю это, – непонятно зачем признался он. – Думаете, за что меня нарекли Пивным Бочонком? Что бы ни говорили про кригарийцев, у всех у нас были и есть свои слабости. И когда мы – пятеро выживших во Фростагорне, – навсегда распрощались с монастырской жизнью, эти слабости начали одолевать нас с утроенной силой. Я, конечно, как мог сопротивлялся своей слабости, и по сей день борюсь с ней ни на жизнь, а насмерть. Но она – слишком сильный мой враг. Пожалуй, даже самый сильный из всех, потому что неотступно следует за мной, куда бы я ни отправился. Так что наша с ней война идет с переменным успехом, и частенько эта дрянь одерживает надо мной победу… Впрочем, вряд ли вам это интересно, юный сир. Извините, что-то я чересчур заболтался. Видимо, вы наступили не только на свою, но и на мою больную мозоль.