Роман Глушков - Найти и обезглавить! Том 1

– Кухарки шептались, что ты уже не раз прикладывался к бутылке. – Я счел должным оповестить ван Бьера о касающихся его дворцовых пересудах. – Так что будь осторожен. Мой отец тоже большой любитель выпить. Но тебе он это вряд ли простит, если вдруг поймает тебя пьяным или ему на тебя донесут.

Кухарки шептались и кое о чем другом, но я предпочел об этом умолчать. Все-таки я был еще маловат, чтобы обсуждать с ван Бьером его любовные похождения в нашем замке.

– Ох уж эти болтливые поварихи! Никак не могут удержать свои шаловливые язычки за зубами, а ведь я чуть ли не на коленях упрашивал их помалкивать, – хитро подмигнув мне, улыбнулся в усы Баррелий. Чем подтвердил, что служанки не фантазировали, когда обсуждали между собой то «оружие» кригарийца, которое он не раз перед ними обнажал. – Ну да ладно, Гном с ними, с кухарками – с ними я вечерком потолкую. Пойдемте, юный сир. Пора нам с вами заняться работой – ее у нас сегодня намечается больше, чем вчера…

Чтобы научиться убивать врагов по-настоящему хладнокровно, надо было сначала познать боль самому – такого мнения придерживался Баррелий. Звучало поэтично, но на деле это выглядело как обычное избиение палкой. Не в полную силу, разумеется. И даже, подозреваю, не в четверть силы, ведь дубасить меня ван Бьеру приходилось крайне осторожно – как из-за моего возраста, так и из-за высокого положения. Но и особых поблажек он мне не давал. Боль, которую я испытывал, заставляла меня вскрикивать, охать, кряхтеть, скрипеть зубами и даже браниться. Последнее монаха весьма забавляло – те грязные ругательства, которых я нахватался на отцовских гулянках, звучали в устах ребенка очень уж комично.

Происходило это следующим образом. Дабы мое знакомство с болью выглядело более-менее пристойно, Бочонок не просто колотил меня палкой, словно провинившегося слугу. Нет, он заставлял меня нападать на него с такой же палкой в руках, а сам, уклоняясь, наносил мне в ответ легкие удары по разным частям тела. В том числе по голове – не до появления шишек, но тоже чувствительно. Иногда, чтобы мне было не так обидно, он поддавался и пропускал пару-тройку моих ударов. И даже понарошку морщился, хотя его исполосованной шрамами и выдубленной всеми ветрами мира коже моя палка причиняла не больше вреда, чем дружеское похлопывание по плечу.

От боли и от того, что я не мог угадать, куда стукнет меня наставник, я стервенел не на шутку. Но во сто крат обиднее мне было бы позорно сдаться, бросить палку и сбежать. Особенно – перед лицом кригарийца. Поэтому, чтобы не сломаться и притупить боль, я атаковал его со всей яростью, на какую был способен. А ван Бьер, чтобы подсластить мне это горькое, но полезное лекарство, поклялся, что преподает мне «палочную» науку по всем кригарийским правилам.

Так оно было в действительности или нет, я понятия не имел. Но хитрый монах знал, чем меня подбодрить. И когда после тренировки я потирал свои честно заработанные синяки, вместе с болью меня переполняла гордость. За то, что я снова вытерпел все мучения и не дрогнул. Почти как те самые легендарные кригарийцы, что проходили в своих монастырях такое же испытание, которое только что прошел и я.

Как Баррелий и обещал, сегодня в придачу к обычным испытаниям он приготовил для меня новое.

– А это еще для чего? – удивился я, наблюдая во время передышки, как слуги подвешивают к потолку тренировочного зала выпотрошенную и освежеванную говяжью тушу.

– Жесткое мясо и крепкие кости, – пояснил Пивной Бочонок. – Они – последнее, что разделяет убийцу и сердце его жертвы. Но именно на этой преграде спотыкается большинство тех, кто берется постигать это ремесло в юном возрасте. Чтобы ее преодолеть, придется сначала хорошенько набить руку. Затем чтобы она привыкла рубить и протыкать чью-то плоть также, как вы привыкли хлебать ложкой суп. И если вы отточите сей навык на мертвой корове, юный сир, поверьте, любое другое тело ваш меч пронзит с куда большей легкостью.

– А я-то решил, что ты заставишь меня убивать собак и кошек, – признался я.

– Вот как? Хм… – Ван Бьер недоуменно вскинул брови. – Вы полагаете, что я настолько кровожадный? Но разве здешние хвостатые твари в чем-то перед вами провинились и заслужили такое суровое наказание?

– Нет, ну… а как иначе? – Я недоуменно развел руками. – Ведь однажды мне придется пролить чью-то кровь, чтобы мой отец от меня отвязался. И раз ты сам велел мне начинать с малого, значит, до убийства человека мы с тобой дойдем не сразу, так?

– Не забивайте пока себе голову этими вещами, юный сир, – посоветовал кригариец. – Сосредоточьтесь на тех упражнениях, которыми мы с вами занимаемся. Расправьтесь перво-наперво с этой тушей своим мечом, а потом я дам вам опробовать на ней другое оружие.

– У моего меча, между прочим, есть имя – Аспид! – с гордостью признался я.

– Да неужели? И что, ваш меч откликается, когда вы его зовете? – ухмыльнулся Баррелий.

– Э-э-э… нет, – вновь растерялся я. – Это же… меч. Он и не должен откликаться.

– Тогда я не пойму, зачем вы нарекли именем обычный кусок остро заточенной стали, юный сир.

– Как зачем? А разве у твоего оружия нет имени? Все великие воины называли свои мечи и прочее оружие красивыми именами. Которые становились потом столь же известны, как их хозяева! Геленкур Сокрушитель и его меч Кристобаль! Тандерия Сегемская и ее лук Пронзатель Камня! Святой Армарий и его посох Тысяча Смертей! Неужели ты никогда о них не слышал?

– Ну… у легендарных воинов свои причуды, – продолжая посмеиваться, ответил на это Пивной Бочонок. – А мы, кригарийцы, люди скучные и лишены всякого воображения. Когда я вижу свой меч, я вижу просто меч и ничего больше. И если он вдруг сломается так, что его нельзя будет починить, я выброшу его и заменю на новый. А ведь у меня есть не только меч, но куча другого железного барахла. И что же теперь, юный сир, вы прикажете мне обозвать по имени каждую мою железяку? Да с моей дырявой памятью я не запомню, как зовут и половину из них! А в тех именах, которые запомню, стану все время путаться, будто старый пьянчуга на допросе у инквизиции, хе-хе!.. Хотя, нет, вру: был у меня один меч с именем! Только владел я им недолго и вскоре продал за несколько цанов какому-то крестьянину. Это был один из тех дурацких мечей, что куются на островах Хойделанда из дешевого мягкого металла. Просто вышло так, что в те дни у меня не оказалось иного оружия, и я был вынужден пользоваться тем, что подвернулось под руку. Так вот, до сих пор помню имя, которое я дал той железяке, которой даже спину было несподручно чесать, а не то, что ею драться – Дерьморуб! Или не Дерьморуб, а Дерьмокол?… А впрочем, невелика разница – такими именами можно обозвать почти все оружие, что куется к северу от Эфима. Все, кроме, пожалуй, молотов – в тупом и тяжелом оружии тупые и громадные островитяне, надо отдать им должное, знают толк…