Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)

-- Вот, -- протянул он тугой тяжелый кошелек, -- пятьдесят золотых червонцев. Велено передать Аркадию -- с него полторы тысячи.

Доскакав до ближайшей лавки, мы в считанные секунды опустошили все полки, под завязку набив снедью седельные сумки. Швырнув на прилавок золотой, я увидел запыхавшегося конюха и, схватив его за ухо, настойчиво попросил:

-- Забери сдачу, три рубля твои, остальное отнеси хозяину.

Мужик затрясся от подвалившего счастья. Не донесет сволочь, на такие деньги месяц можно не трезветь. Бог с ним, проверять некогда.

Центральная улица вывела к городским воротам. Навстречу, бренча оружием, топал отряд стражников. Двадцать молодцов неровным строем двигались в сторону тюрьмы. От сердца отлегло -- успели! Под копытами лошадей задрожал подвесной мост, Волынь осталась позади. Жаркая степь распахнула свои объятия.

Больше часа мы гнали лошадей, и лишь отмахав добрый десяток километров, перешли на размеренную рысь. Улучив момент, рядом со мной пристроился Азам, стыдливо пряча взгляд, он спросил:

-- Хан Па, как мне быть? По закону степи, после того, что это женщина со мной сделала, я должен на ней жениться. Ну, лучше назад в тюрьму...

-- На Агапиду Львовну закон не распространяется, -- успокоил я хана. -- Подвенечных платьев не хватит, если она за каждого, кто залез в окно, замуж выходить будет. Забудь, как о страшном сне и живи спокойно, ради общего дела страдал.

Счастливый Азам пришпорил коня и с диким криком умчался вперед, а меня никак не могло отпустить чувство непонятной тревоги. Жжет заноза в груди и не хочет наружу лезть. Неуютно на душе, чего-то не хватает. Я обвел взглядом отряд. Рядом Кондрат Силыч, впереди Васька с Ванькой, в хвосте Антоха с Сорокой плетутся, Подельник с Фраером о чем-то спорят...

-- Стой! -- заорал я, пугая лошадей. -- Где Лёнька, мать вашу! Где граф?

-- Ох, ты! -- схватился за сердце дед Кондрат. -- Мы ж его того, как на место скелета поставили, так и не вынимали, чтоб в горячке под ногами не путался. Васька с Ванькой даже стенку заложили. Думали перед уходом извлечь, забыли...

Выпав из седла, я уселся на землю и тихо застонал. Впереди степь, до Губана, до дома -- рукой падать. Ну, за что все это на мою голову!

Ничего не понимая, рядом спешился Азам:

-- Хан Па почему стоим? Ехать надо, быстро ехать.

-- Азам, -- бесцветным голосом ответил я, -- тебе наверно все-таки придется жениться на сестре Аркашки...

-- Нет! Лучше в темнице всю жизнь провести!

-- Ну, что ж хан, туда и поедим.

Если из города можно выехать только через одни ворота, то и попасть в него можно только через них. Нужно возвращаться, как не напрягай извилины -- других вариантов нет.

Азам, уяснив в чем дело, внес другое предложение -- добраться до стойбища, взять воинов и вернуться во главе орды. И если Ёрик не признает в бывших узниках почетных гостей, взять Волынь в осаду.

Умное предложение, хорошее, а главное -- перспективное. Четыре дня до стойбища, сутки на сборы, дней пять обратная дорога и того -- десять дней. Нам торопиться некуда, Ленька тоже подождет, а куда ему деваться к цепям привязанному? Весь вопрос в том, в каком виде господин граф нас дождется. Выглядеть он, конечно, будет краше своего предшественника, до кости истлеть не успеет, но возвращаться надо сегодня, иначе "завтра" для графа уже не наступит. К тому же не стоит забывать -- Азам слишком давно не видел соплеменником и как орда отнесется к появлению старого вождя предсказать не возможно.

-- Вот, что хан, -- предложил я, -- бери еды, сколько надо и скачи в стойбище один.

Азам поджал губы, словно обидевшийся ребенок и торжественно произнес:

-- Хан хана в беде не бросает. Остаюсь с тобой.

Переубеждать я его не стал. Прежде, чем повернуть назад, отобедали. Обилие свежей пищи не радовало. Жуешь деликатесы, а вкуса нет, вино баландой пахнет.

-- Чего делать будем? -- стряхивая с усов крошки, озвучил мучивший всех вопрос Кондрат Силыч.

-- По дороге обмозгуем, -- ответил я. -- По коням братцы, не ровен час у графа слюни кончатся, чем пузыри пускать будет...

Вскочив в седла взяли курс на Волынь, но не по прямой, а забирая вправо, что б подъехать к городским воротам с севера. Не весть, какая мера предосторожности, но все же. Под стук копыт я пытался придумать хоть какой-нибудь план, но, учитывая наши силы и возможности, любая затея имела такие же шансы на успех, как микроб на руку английского королевства.

Для начала следовало попасть в город и желательно без шума -- тихо, скромно, чтоб городская стража не возбудилась раньше времени. Дальше будет видно.

Через три часа впереди замаячили стены Волыни. Наш отряд выбрался на укатанную широкую дорогу. Пришпорив лошадей, нагнали крестьянский обоз из трех телег, груженных корзинами с увядшей на солнце зеленью -- петрушкой, луком, укропом, сельдереем. На последней телеге краснощекие помидоры и запорошенные пылью огурцы.

На передней подводе, свесив ноги, сидит широкоплечий мужик с обвислыми усами в штопаной душегрейке. Широкий крестьянский лоб нахмурен, взгляд сердит, руки то и дело хватаются за плеть, но тощая лошаденка, опустив гриву, ели тащится, путаясь в собственных ногах. По всему видать издалека едут. Умотались кобылки в пути, вот и хмур мужик, не поспел обоз к утренним торгам, все сливки более предприимчивые торгаши сняли, после обеда торговля слабая, да и покупатель скуп и придирчив.

-- Чего нос повесил? -- кивнул я мужику, приноравливая твердую поступь своего коня к мелкому шагу впряженной в телегу лошаденки.

Крестьянин не ответил, лишь тяжело вздохнул и снова подхлестнул кобылку, но я не унимался:

-- Сколь хочешь выручить за увядший укроп и прелые огурцы?

-- Сколь дадут -- все мое, -- огрызнулся мужик.

-- А все-таки?

-- Если б до зори поспели -- два червонца и к бабке не ходи. А теперь... -- мужик в сердцах махнул рукой, пышные усы опустились ниже прежнего.

-- Даю четыре червонца и забираю весь товар вместе с телегами, коней перепряжем.

-- Ась? -- не поверил крестьянин своему счастью, но, увидев блеск червонцев, сноровисто соскочил с телеги, подгоняя плетью уже не лошадь, а товарищей.

-- А ну, шевелись, голытьба, покудова барин не передумал!

К городским воротам мы подъезжали в самый солнцепек. Развалившись средь корзин, кореша безмятежно жевали огурцы. Ни дать не взять -- сирые крестьяне с захудалого хутора. Кто таких заподозрит в худом. Стража даже взглядом не удостоила, что взять с убогих.

Через сотню метров, на перекрестке, натянули вожжи. На лево постоялый двор, с права тюрьма, куда править? Поехали прямо, на базарную площадь.

Несмотря на жару, жизнь на базаре кипела во всю. Народу -- не протолкнуться, гомон стоит над толпой, русская речь перемешана заморской бранью. Над мясными и рыбными рядами вонь, хоть нос зажимай. Телег, повозок -- сотни, вытяни в ряд ни одна верста получиться. Снует меж ними народ, все продают, покупают. По кривым рядам бродят нищие, выпрашивая милостыню. На каждом углу гадалка или предсказатель судьбы. Блеет, кудахчет, мычит выставленная на продажу живность. Рядом со скорняком раскинул на прилавке шелка и цветастые платки пожилой китаец. Напротив плюгавенький мужичек предлагает снадобье от всех болезней. Здесь же гробовых дел мастер зазывает опробовать на предмет удобства свежеструганные гробы, а по соседству парень-здоровяк в замызганном фартуке и с пассатижами в руках за умеренную плату готов всех страждущих избавить от больных зубов, вместо анестезии стакан перцовки.