Николай Бенгин - Командировочные расходы

– А ты уверен, что задремал?

– Уверен, раз тебя вижу! Или нет, скажешь?!

– Хорошо, хорошо, – примирительно закивал бармен, – задремал так задремал. Я ж не спорю.

– Угу. Конечно. Вот так с ума и сходят, да? Сначала голоса всякие, потом видения и бред от яви уже не отличить. Правильно?

– Неправильно. То есть оно, может, и правильно, я не знаю. Но ты ж себя имеешь в виду. В общем, если хочешь знать мое мнение, то я думаю – ты на всю голову здоровый.

– Это я с утра был здоровый. Вот скажи, пожалуйста, где я сейчас. У себя в каюте? – Биллинг оглянулся на закрытые материей игровые столы. – Или у тебя в казино?

– Тебя же никакой ответ не устроит. Зачем спрашивать?

– То-то и оно. А все началось с аттракциона идиотского. Черт меня дернул на эти «Небеса» переться.

– Это правда. У тебя все с «Небес» началось. Но, похоже, что все ничем и кончится. Как говорится, удача бессильна против того, кто сам о себе заботиться не хочет. Тебе ведь дверь открылась. Ты на дороге был. Почему же ты свернул? Зачем оглядывался? – Бармен заговорил с такой страстью, что Биллинг немного опешил.

– Куда это я свернул?

– Сюда, – Бармен уже успокоился, – ко мне в гости. Но тебе же все время домой поскорее хочется, так что и гости ни к чему оказались. Ладно. Дорогу ту ты теперь навряд ли увидишь… Да и меня тоже. А что в разговор твой с джанами влез – прости, не сдержался. Очень уж они внаглую… Но больше такое не повторится, обещаю.

– Вы с такой обидой говорите, будто я от дорогого подарка отказался, – озадаченно пробормотал Биллинг, незаметно для себя переходя на вы. – А с джанами в итоге хорошо получилось… наверное.

– Дорогой – это не то слово. Скорее бесценный. Но, конечно, подарком это не назовешь. Я бы сказал – работа была предложена, тяжелый труд. Но ты отказался, и теперь это не важно, – отвернувшись от инспектора, бармен уставился на мерцающую хрусталем стойку. Прозрачные бокалы дрожали, искрясь в тонких лучах светильников. – Похоже, теперь ничего уже не важно. Капли рождаются из Потока. Капли возвращаются в Поток.

– Но, раз я уже здесь, давайте поговорим. Только, если можно, не надо высоких материй. Я в простых вещах не всегда разбираюсь, а когда начинают каждое слово с большой буквы произносить, так вовсе – тоска одна.

– Конечно. Почему не поговорить о примитивном, если время есть? Вот, например, Элимон. Знаешь, почему другой джан его «сапогом» назвал?

Биллинг в затруднении посмотрел на собеседника. На самом деле его слегка встревожила смутная фраза о Каплях и Потоке, но возвращаться к этой теме было бы непоследовательно.

– И почему же?

– А потому, что – звание это, титул можно сказать. Полностью звучит так: «Смиренный Адепт Полной Одухотворяющей Гармонии».

– А тот, другой – «погон»? Выше по званию?

– Очевидно. Погон ведь выше сапога. На самом деле я не больше твоего знаю, понимаю иногда легче, а знаю-то столько же.

– А что ж тогда про Капли какие-то намекаете, – не удержался Биллинг, – про Дорогу бесценную…

– Ерунда это все, – пробормотал бармен, как-то неуверенно расставляя бокалы на стойке подальше друг от друга, – не забивай голову. Может, она тебе еще напоследок пригодится – фуражку там надеть или еще чего-нибудь.

Он шепотом добавил еще пару слов, которые инспектор хоть и не хорошо расслышал, но понял. Бармен откровенно хамил, и Биллинг уже собрался ответить, но передумал, потому что увидел его руки. Белые холеные пальцы заметно дрожали.

– Что-то случилось?

– Пока нет, – бармен достал обширный носовой платок и, не поворачиваясь к Биллингу, начал утирать лицо, – когда это самое «что-то» случится, ты и сам поймешь. Если успеешь.

– Все так плохо?

– Да! – Бармен сунул в карман уже совершенно мокрый платок и наконец обернулся. – И перестань на меня таращиться.

– Знаете, – Биллинг осторожно пристроился на один из высоких черных стульев возле бара, – у вас очень испуганный вид. Я, конечно, не знаю, кто вы на самом деле, и не знаю всех ваших обстоятельств, но думаю, вам надо взять себя в руки.

Бармен на секунду замер, потом, хмыкнув, сцепил пальцы на животе:

– Как говорил Вуди Аллен [16]: «Я не боюсь умереть. Я просто не хочу при этом присутствовать». Что же до твоих вопросов, то кто я такой, ты и сам знаешь.

– Неужели?

– На тебе еще полосатые трусы были. Ты лежал и про таких, как я, книжку читал. А вот что касается моих «обстоятельств», то они печальны, как у штурмана подбитого бомбовоза, – и здоровье пока отменное, и рубка вроде цела, но спасательной капсулы нет, а горизонт уже опрокинулся, и надобности в целеуказаниях более никакой нет.

– И ничего сделать нельзя?

– Не знаю. Я, как тот штурман, только косвенные признаки наблюдаю – что там в иллюминатор видно: дым из-под обшивки, скалы навстречу, черное небо позади… В общем, ничего веселого.

– А пилот – это я? – Биллинг покосился себе под ноги, но вместо летящих навстречу скал увидел только стеклянный пол, а под ним еще одну барную стойку и рядом с ней… себя.

– Пилота вообще нет. Есть пассажир, у которого была возможность порулить. И знаешь, я теперь думаю – ты правильно сделал, что отказался. Как говаривал Наполеон [17]: «Самая большая из всех безнравственностей – это браться за дела, которые ни черта не умеешь делать».

– Я правильно понимаю, что мы вот-вот грохнемся?

– Ты видел съемку про то, как в мыльном пузыре лазер дырку делает? В замедленном виде: сначала пузырь такой круглый, и дырочка у него в боку такая аккуратная… И вроде ничего не происходит, только дырочка понемножку так, чуть-чуть растет, а потом р-раз… И одни брызги.

– И ничего сделать нельзя? – Биллинг с нарастающей тревогой смотрел, как медленно-медленно тускнеют огни барной стойки, как тают в наступающем мраке серые силуэты игровых столов.

– Ты это уже спрашивал, – бармен криво усмехнулся, – и, опережая твой следующий вопрос, отвечаю: я не знаю, сколько времени у нас осталось. Это твое «вот-вот» непонятно сколько протянется, но грань Потока очень близко – ты слышишь, как громко звенят чаши?

– Все уже темнеет, – упавшим голосом проговорил Биллинг, – и я слышу звон, но странный какой-то, будто издалека, и все ближе… Что, уже?!

– Нет, – растворяющийся в темноте бармен явственно вздохнул, – этот звон о другом. Это просто ты в себя возвращаешься. Счастливого пути.

– Я знаю эту темноту, я видел, – бормотал Биллинг, ерзая на высоком черном стуле в ожидании неотвратимого… и только когда мрак стал совсем непроглядным, до него, наконец, дошел смысл последней фразы бармена. Он открыл глаза и тихо выругался, глядя на знакомые блекло-серые стены, на невысокий прямоугольный потолок нулевого интерьера собственной каюты.