Николай Бенгин - Командировочные расходы

Биллинг с подозрением оглянулся – трудолюбивый паук по-прежнему вышивал узоры, белая сеть потихоньку густела, мерцающий туман сочился сквозь трещины в сосуде. В этом пейзаже позитива было не больше, чем на кладбище. С другой стороны, не обращать внимания на текущую вокруг бодрую силу тоже не получалось. Каждый вдох наполнял чистой энергией. Как посреди той угрюмой равнины под двумя желтыми лунами, жар, что теперь он держал в себе, наполнял сладким ощущением могущества.

Чуть погодя он поймал себя на том, что пытается прокусить насквозь собственную губу, и дело было не в сладком могуществе и не в венценосном Консуле – энергии стало слишком много. Теперь Биллинг чувствовал себя перегревшимся двухъядерным котлом, закупоренной цистерной посреди огня, раздувшимся до отказа воздушным шаром, короче, тем, что может тупо взорваться, если срочно не сбросить давление. Он попытался вспомнить, как получилось тогда, на равнине, что вся сила в один миг куда-то делась.

Он шел по заиндевелой тропинке, а потом просто оглянулся, увидел вязкий оранжевый свет, густым киселем выливающийся сквозь дверной проем, и удивился, что купол медмодуля все еще так близко…

Биллинг принялся, насколько позволяла паутина, вертеть головой, не нашел ничего оранжевого или похожего хотя бы отдаленно на медмодуль, зато ощутил совершенно явственно освобождение. Где-то с беззвучным хлопком распахнулись окна, холодный ветер из реального мира сдул случайные мысли, и, кроме того, заныло под ложечкой. «Все. Когда знаешь все – думать не о чем», – пробормотал Биллинг. Сила свободно изливалась наружу, далеко за срез привычных представлений, открывая доступ к прямой истине, такой же, как тогда на «Небесах» – мгновенный и неуправляемый.

Безраздельная территория ответов, где нет места вопросам, где можно лишь расслабиться и следовать за беспечным солнечным зайчиком, выхватывающим из окружающего сумрака куски реальности.

Теперь инспектор знал, почему с ним стали приключаться ненормальные сны и откровенные глюки наяву. Тому было две причины. Одна случилась на «Небесах», когда он, вцепившись в рахатову косичку, застрял неловко в том холодном, вредном для душевного здоровья тумане. Другая причина – Философ со своим пауком, без передышки выплескивающим в воздух… слепры. Ну, конечно! Те самые – сверхмощные, первичные, молочно-белые слепры, о которых говорил Прыгун. Дышать этим воздухом Биллингу в нынешнем состоянии – с прохудившейся броней здравого смысла, с поломанными фильтрами привычных представлений, было все равно что пить наркотик прямо из того потрескавшегося хрустального сосуда. Теперь он знал, откуда взялся «бармен-смотритель». Конечно, никакая это не потусторонняя сущность, а всего лишь внутренний фантом, защита, выставленная сознанием, чтобы вновь не угодить в ту безнадежную ватную пропасть. По тем же двум причинам защита оказалась чересчур продвинутой в плане интуиции и всяческих прозрений и немного заносчивой по характеру, но в целом с задачей справлялась… А что касается причитаний на тему «Был шанс предоставлен, а ты все проворонил, свернул не туда» – так пустое это! Ну, дошел бы он до того Прохода, ну стал бы рахатом и что?! Конечно, заманчиво научиться за внешней оболочкой событий видеть реальную многослойность мира, различать живое течение слепров, понимать узоры будущих возможностей, но все это ничто перед грубой Силой Философа.

А еще он ясно увидел ущербность того, что Философ гордо именовал Инструментом. Паук не только выполнял роль линзы, собирающей Свет, в основном это была тончайшая, многоуровневая система предохранителей, теперь почти разрушенная неосторожными мыслями Философа. Отдельные защитные элементы все еще работали, но в целом все шло вразнос. Философ и паук составляли теперь единый механизм, и то, что происходило с фигурой Философа, было лишь слабым побочным эффектом тяжелых и уже необратимых внутренних повреждений всего механизма…

– Го-оспо-один и-инспе-е-ектор, – донесся издалека утробный, замедленный голос. Биллинг вздрогнул, попытался определить, откуда исходит звук, и с удивлением осознал, что не может крутить головой. Потом его отпустило, сведенная судорогой шея расслабилась, из ушей вылетели пробки, и никакой паутины перед глазами больше не было. Вернулось нормальное освещение и вещи приобрели прежний вид.

– Господин инспектор, – повторил Философ, – у вас довольно странный взгляд. Должен признать, что мне и самому приходилось слышать эту фразу. Говорили что, когда я смотрю на собеседника, у меня аналитический взгляд ученого, изучающего какую-нибудь мошку или мокрицу. Теперь я вижу: это производит довольно неприятное впечатление. Я тут для нашей милой дамы собрался было продемонстрировать кое-какие возможности…

– Для меня не надо ничего демонстрировать, – голос Ольги звенел, как натянутая струна, – я уже насмотрелась! Я спросила, КАК вы это делаете?

– Из уважения к вашей красоте повторю: я – маг. Мои желания исполняются, причем сразу и со всеми вытекающими последствиями. Как раз эти последствия, я бы назвал их побочными эффектами, и причиняют иногда некоторые хлопоты или неудобства. К примеру, когда я прогуливался по аллеям Третьего яруса, мне пришло в голову, что тамошний воздух излишне жарковат. Безусловно, сразу стало прохладнее, но следом, естественно, пошел не запланированный мной дождик. А когда я счел утомительным постоянный и незаконный, кстати сказать, надзор надо мной со стороны лунитов, я его отключил. Может, они и не наблюдали конкретно за мной, но все технические возможности у них имелись, вот их я и удалил. И что же? Следом упала вся инфраструктура внутренних систем связи, а заодно с ней и системы контроля доступа. Вы не заметили? Ни один замок не работает, можно по всему кораблю гулять, хоть на внешнюю палубу, хоть в гости к лунитам. Или вот, опять же, к примеру, я немного убавил мощности нашим двигателям, так они чуть вовсе не взорвались, – Философ пожал плечами, и Биллинг вновь отметил про себя, насколько левое плечо массивнее правого, – нам, магам, видимо, тоже свойственно ошибаться. Да, кстати, инспектор, вашу стерегущую систему я тоже отключил. Просто чтобы потом не отвлекаться.

– Насколько я понял, вы никуда сейчас не торопитесь, – ровным голосом проговорил Биллинг, – и в настроении сначала поговорить, а не убивать нас тут сразу.

– Совершенно верно. Во всех смыслах.

– Тогда расскажите о креофитах. Полагаю, уже не осталось смысла в тайнах.

– Хм-м-м, – щуря уцелевший глаз, Философ уставился на Биллинга, – жаль, что мы с вами раньше не побеседовали…

Иней все еще толстой шапкой покрывал края пробоины, соединившей холл каюты четыреста двенадцать и коридор Четвертого уровня в одно странное помещение, но большая часть стены уже совершенно оттаяла. На полу под ней образовалось несколько луж. Капли, время от времени срывавшиеся с мокрого потолка, падали или прямо в эти лужи или мимо – на мягкое покрытие пола. И звук от этого получался то как звонкое бульканье, то совсем глухой. Биллингу казалось, что он слышит таймер обратного отсчета – три звонких удара, а четвертый – глухой, потом опять три звонких и неумолимый завершающий – тупой и почти окончательный…