Николай Бенгин - Командировочные расходы

– Ага, стремишься к добру, весь такой благородный, а убийство – это так, пустяки.

– О великодушии и благородстве пусть болтают жулики да мечтатели. Когда доходит до дела, все они находят тысячу отговорок. Это все штампы, есаул. Вот я, живя в соответствии с разумом, делаю доступное добро обдуманно, по зрелом размышлении и, следовательно, не испытываю необходимости в великодушии, сочувствии или благородстве [23]. Это понятно?

Не найдясь, чего возразить, Штимер длинно, витиевато выругался и покраснел, то ли от злости, то ли вспомнив, что рядом дама. Биллинг, в пол-уха слушая завернувший куда-то не туда разговор, а в пол-уха – неприятный звук капель, пытался осмыслить текущую ситуацию. Истошные вопли Прыгуна, или как его там – рахата, насчет какого-то Кракена, они же явно к Философу относились… Биллинг с досадой потер лоб, пытаясь восстановить в памяти видение… И, опять же, бармен со своими аллегориями насчет дырки в пузыре… Но ничего толкового и конкретного никто в итоге не сказал, если не считать причитаний: «Все пропало, все пропало!» Биллинг с сомнением взглянул на Философа – безусловно, очень и очень опасный тип, явно чего-то ждет, но все и так хуже некуда.

– На самом деле, – Философ широко и неприятно улыбнулся Ольге, – вам, как моему биографу, это полезно знать. Итак! Родился я на планете Плоская Лопатка. Державу нашу постоянно терзали заботы о благополучии подданных и главным образом о неукоснительном их спокойствии. Государственный уклад был самый незатейливый, и система очень проста: никогда ничего прямо не дозволять и никогда ничего прямо не запрещать [24]. Всевозможными делами – и верховными, и что ни на есть житейскими – заправляли комиссии. Великое множество комиссий. И все так ловко было устроено, что решения всякий раз получались анонимными. Это тайна была: кто там чего в комиссии порешал, а говорилось так: «Есть мнение!» И все министры, учителя и судьи всегда знали, какое нынче мнение есть, и неуклонно исполняли. К примеру, вдруг: «Есть мнение, что библиотеки у нас пустуют, а театров недостаточно». Р-р-раз – и все библиотеки посносили, а на каждой площади поставили по театру. Сейчас я понимаю, какое это поразительное чудо – «мнение», способное в один миг воздвигнуть или сокрушить, а тогда я был молод и, соответственно, глуп. Меня это раздражало. Когда должностное лицо в ответ на мои крики о людях и здравом смысле медленно поднимало палец вверх и говорило веско: «Есть мнение», – я не понимал, что это и есть Высокая магия в действии. В конце концов я сбежал с родной планеты от бесстыдного, как мне тогда казалось, государственного идиотизма. Со временем я убедился, что такое чудо есть везде, хотя, может быть, и не в столь откровенных формах. И вот теперь я не только проникся величием этого феномена, но и овладел им, причем заметьте себе, – Философ неожиданно подмигнул Биллингу единственным глазом, – безо всяких тюрем, губернаторов и прочего административного ресурса. Мои мнения мгновенно исполняются…

Каюту ощутимо качнуло, будто лайнер налетел на небольшое препятствие. Большой кусок изморози, скользнув с края пробоины, звучно шмякнулся на пол. Потом качнуло еще раз, сильнее. Биллинг и Штимер, имевшие некоторый опыт полетов на боевом корабле, хмуро переглянулись – так качало спасший их линкор, когда со всем уцелевшим Генштабом на борту он прорывался сквозь строй вражеских крейсеров.

– А вот и мои друзья, – буднично сообщил Философ, – значит, скоро объявят посадку.

– Похоже, твои друзья лупят по лайнеру, – Штимер задрал голову к потолку, словно хотел разглядеть сквозь него космическую схватку, – они что, на абордаж идут?

– Нет, конечно. Они лупят, как ты изволил выразиться, не по лайнеру, а пока лишь по защитному полю. Вот когда оно истощится, тогда и одного снаряда хватит. И никакого абордажа. Они просто намекают непонятливым лунитам, что шутки кончились, и приказы надо выполнять.

– Да-а, – протянул Штимер, – ты что-то говорил про пересадку на ходу. Значит, пора прощаться? А я, признаться, так и не понял, откуда у нашего Гро камушки оказались.

– И я, признаюсь, есаул, этих подробностей не знаю. Да и не хочу, потому что значения не имеет.

– Добыв креофиты, Просветленный с именем Гро должен был поместить их в шкатулку, находившуюся, как ему было указано, в примыкавшей к холлу комнате, – джан вещал как всегда громко и ни к кому конкретно не обращаясь, – после незапланированного выстрела все внутренние помещения оказались отрезаны от холла, и Просветленный не смог совершить…

– Заткнись, – буркнул Философ. Склонив голову, он уставился на собственные руки, потом сжал левую в кулак, так что побелели костяшки пальцев. Стиснутые в кулак пальцы продолжали понемногу шевелиться и явно не по воле Философа.

– А тот красивый шар, где он? – небрежно поинтересовался Штимер.

– Забавно, – Философ разжал кулак и опустил руки на стол.

– Помнишь, ты мимо меня по коридору шмыгнул? Ты его двумя руками нес. Шар такой радужный и, похоже, увесистый. Я тут подумал – наверно, ценная вещь. Не стал бы ты надрываться по пустякам. Это ведь и есть та штука из Старого Города?

– Забавно, – все так же без выражения повторил Философ.

– Шар-то здоровый, – настойчиво продолжал Штимер, – в карман не спрячешь. Куда ж он делся-то?

– Штим? – Биллинг в замешательстве оглянулся на есаула. Упорство, с которым тот талдычил о каком-то радужном шаре, казалось инспектору совершенно ненужным и раздражающим.

– Ты понимаешь, Бил, у нашего Философа есть такой специальный шар, – Штимер показал руками, – размером примерно как шлем нехилого пехотинца, а цветом…

– Хватит, Штим! – Биллинг не мог понять, почему, но слова Штимера доставляли ему почти физическую боль.

– Ну, ты слушай. Это не просто надувной радужный шар…

Биллинг почувствовал, как где-то под горлом напряглась растянутая до отказа жилка. Еще чуть-чуть – и она лопнет, и всему конец. Может и не всему, но ему точно конец. Он вцепился взглядом в руку Философа, как утопающий хватается за любую соломинку. Рука как рука, только пальцы ходуном ходят. Так они у многих дрожат…

– А это интересно, – Философ в упор разглядывал инспектора, – я встречал людей, чувствующих мой дар. Далеко ходить не надо – вон есаул сидит. Как я чего сделаю – так его плющит не на шутку. Говорит, что вонь чувствует, я думаю – врет. Но, с вами, уважаемый господин Биллинг, по-другому. У вас нервный вид академика, взирающего на бестолкового аспиранта, до крайности уже надоевшего. Вы сами, случайно, не маг?

– Отнюдь.

– Вы же понимаете, о чем я? – в голосе Философа отчетливо послышалась злость.

Биллинг мельком взглянул на круглую, как шар, голову Философа и снова торопливо опустил глаза. Живущие собственной жизнью пальцы на левой руке Философа начали медленно собираться в кулак.