Нил Стивенсон - Падение, или Додж в Аду. Книга вторая

– Откололась?

– Постепенно. Большое движется медленно, – сказала Прим, чувствуя некоторую уязвимость своего довода. – Так что вот этот пролив, Первый разлом, который был раньше рекой, самый широкий, почти на всем протяжении с одного его берега другого не видно. По совпадению именно на отколовшемся куске жили почти все дикие души и великаны.

Лин вздохнул:

– В старых историях столько говорится о великанах, а я ни одного в жизни не видел.

– Ты их видишь постоянно.

– Завтра увидишь, – прокаркал Корвус, – если закроешь рот и примешь свою участь двуногого – ходить.

Неловкую паузу нарушил Пеган:

– Мы когда-то играли с этой картой в такую игру – вообразить, что островки между разломами – черепки разбитого горшка. И пытались их мысленно составить.

Анвэллин и Мардэллиан переглянулись – они не могли поверить, что кто-то считает игрой такое скучное занятие.

– Если долго всматриваться, можно увидеть, что мысам одного оскола соответствуют бухты по другую сторону разлома, – настаивал Пеган.

Разломами в этих краях называли проливы между осколами или, в случае Первого разлома, между осколами и материком.

Тем временем Прим за спиной Пегана прошла к юго-востоку, или к левой передней ноге мертвого животного. Там в море вдавался длинный полуостров.

– Прежде чем снова повернуть, Ждод задал себе вопрос, как далеко тянется океан, и некоторое время летел на юго-запад, пока ему не прискучило, вот почему полуостров зовется Вопросом, а его оконечность – мысом Скуки.

– Хм! – вырвалось у Лина. – Мне никогда не приходило в голову одно с другим сопоставить.

– Ждод понял, что океан бесконечен, и, памятуя о своих обязанностях в Первом городе, полетел на восток, обратно к высокой скале, которой отметил устье великой реки. Путь был, как вы видите, долгий. Ему надоело лететь по прямой, и он начал сворачивать туда-сюда, так что на южном побережье, таком непохожем на Пролет, появились полуострова и заливы, известные как…

– Зигзаги! – воскликнул Мард. – Еще одно древнее слово!

– Самый большой из них Ждод расширил, так что получился Срединный залив. Затем он приметил скалу, от которой начал облет, и направился к ней, намечая вдоль юго-восточного угла живописные мысы и обрывы, поскольку понял, что иначе не успеет до конца пути воплотить свои лучшие замыслы. Вот почему Земля имеет такую форму – и Эл тут совершенно ни при чем!

– Я, впрочем, слышал, что Ждод многое сделал неправильно, – заметил Мард. Лин покосился на него. – В смысле, так говорят даже те, кто верит в старые песни и сказания.

Эти слова предназначались Плетее, занявшейся своей арфой – инструментом, который почти невозможно настроить, если он отсырел. Плетея была старше Прим и чуть ли не всю жизнь заучивала сказания и баллады. Когда ей случалось все-таки настроить арфу, она пела с таким убеждением, что слушатели верили – именно так все и было.

Она заметила, что все на нее смотрят, и пожала плечами. Удивительным образом она всегда удивлялась общему вниманию.

– Великое знание нужно, дабы поведать все сказания о Ждоде и Плутоне. Я знаю лишь малую часть, и то могла бы рассказывать целый вечер.

– И расскажет, дай ей волю, – негромко произнес Лин.

– Легко через тысячу лет выискивать ошибки, мол, Ждод мог бы не создавать Плутону таких сложностей, – сказала Прим. – Но говорить, будто Землю создал Эл, – просто глупости!

– Однако Столп, Дворец, Улей! – воскликнул Лин.

Он обернулся к востоку и отвесил легкий поклон. Хотя Дворца отсюда было не видно, так обычно поступали сторонники Эла. Мард запоздало сделал то же самое. Остальные – Пеган, Прим и Плетея – глянули на восток, но кланяться не стали. Бурр заворочался во сне. Корвус раздраженно захлопал крыльями.

– Да, в этих местах Эл изменил очень многое, – признал Пеган, – но даже самые ревностные жрецы Эла согласны, что начало положил Ждод. Им это даже на руку, потому что, если на Земле что-нибудь не так, вину можно свалить на Ждода.

– Знаю, – сказал Лин. – Только это очень похоже на выдумки.

– В каком смысле выдумки?

– Ну, что Ждод летал и помещал здесь то, там се, а Плутон потом доводил это до ума.

– Выдумай такое , птенец желторотый! – выкрикнул Корвус еще более хрипло и сдавленно, чем обычно.

Они повернулись к валуну, на котором он сидел, и увидели… человека. Голого человека, окутанного длинными черными волосами, с длинной черной бородой и блестящими черными глазами. Кожа у него была охристая, ногти – длинные, желтые и загнутые, как когти. Он сидел на корточках. Борода свисала между ног, закрывая срам. Ветер бросал волосы на лицо, и только глаза горели за их завесой.

– Чтоб. Мне. Провалиться, – выговорил Пеган.

– Откуда он взялся? – Лин озирался в поисках оружия. – И где птица?

Бурр, опираясь на копье, выпрямился во весь свой немалый рост, отыскал глазами странного голого человека на камне, шагнул к нему и наставил на пришельца наконечник копья.

– Лин, мне кажется, он и есть птица! – воскликнул Мард.

Плетея отставила арфу и встала. Она обошла Бурра, положила руку на копье, сразу за сверкающим наконечником в форме листа, и мягко отвела его в сторону.

– Одно дело – петь про такое и совсем другое – видеть это своими глазами, – завороженно проговорила она.

Прим все время стояла неподвижно, глядя пришельцу в глаза.

– Это ты, – сказала она наконец. – Это по-прежнему Корвус.

– Теперь, когда меня все слушают… – начал Корвус, но тут же захрипел и начал давиться, как будто новый речевой аппарат его не слушался. Откашлявшись и сплюнув, он заговорил более низким, более человеческим голосом. – До конца Подвига – никакой глупой болтовни на подобные темы. – Он снова заперхал и сплюнул в направлении карты. – А теперь скатайте ее и больше не доставайте. Какого лешего вы тратите время, пялясь на карту, когда мир лежит у ваших ног?

Тут его иссиня-черные волосы и борода прижались к телу и закрыли все, кроме глаз и носа, а сам нос и нижняя челюсть вытянулись и превратились в клюв. Ноги укоротились, пальцы на ногах стали когтями. Последовали безобразные судороги и звуки, так что все, кроме Плетеи, отвернулись, а Мардэллиан даже зажал уши; Прим отскочила в сторону, потому что существо по ходу превращения опорожнило кишечник. В следующий миг это снова был Корвус. Он сделал на пробу два прыжка, потом взлетел.

Остальные шесть членов отряда переглядывались, словно спрашивая друг друга, действительно ли они это видели. Прим по-прежнему сжимала стрелу, которая служила ей указкой. Она убрала стрелу в колчан, опустилась на одно колено у восточного края карты и, прежде чем скатать, последний раз окинула ее взглядом, словно прощалась с дорогим другом перед долгой разлукой.