Нил Стивенсон - Падение, или Додж в Аду. Книга вторая

Покуда Корвус размышлял – а, надо признать, он задумался об этом впервые, – из зала вышли желтоволосая женщина и мужчина с волосами на верхней губе. Они не столько величаво, сколько поспешно направились прямиком к Прим.

– Мервилль, – сказал Пеган. – Фелора. Не сядете ли вы с нами? Пустых стульев хватает.

Однако Мервилль и Фелора предпочли остаться за спиной Пегана и Прим.

– Я не понимаю, – объявил Мервилль. – Это существо умеет летать, а мы – нет. Оно может попасть куда захочет и когда захочет. Почему он просто не отправится туда, где Подвиг должен… завершиться или как там еще, и не сделает все, что надо?

После недолгой паузы заговорила Фелора:

– Я тебе объясню. Видимо, для завершения Подвига нужны люди. Ворону без нас не обойтись. Что люди могут из того, чего не могут вороны? Сражаться и все, что с этим связно, – наносить и получать увечья, гибнуть и прочее.

И она положила руку на плечо Прим. Та напряглась, но сдержала порыв стряхнуть руку Фелоры.

– Вообще-то огромные говорящие вороны умеют сражаться, – возразил Корвус, – и мои шрамы тому свидетельство.

– Это должно нас успокоить? – ехидно осведомился Мервилль.

– Я не могу прогнать ощущение, что в ходе Подвига нам придется спуститься под землю, – сказал Корвус, – или, по крайней мере, во что-то такое глубокое и запутанное, что оно будет все равно как под землей. Возможно, именно поэтому я с самого начала знал, что потребуется участие людей.

– Опять-таки, если сейчас ты хотел успокоить наши сомнения по поводу твоего замысла… или по поводу того, есть ли у тебя хоть смутные представления о предстоящем, то тебе стоит снова улететь и вернуться много позже с планом.

– А еще лучше – докучать ими другому семейству, – вставила Фелора.

– Я докучал нескольким. Ваше – лучшее, – сказал Корвус. – Природа Подвига далеко превосходит все заботы обыденного бытия, такие как употребление еды и питья, защита от холода или избегание увечий и тому подобного. Она связана с фундаментальной природой реальности – Земли, в существовании которой ваш разум убеждает себя каждое мгновение, когда вы не спите. Люди, утруждающие себя подобными мыслями – а их, насколько я понял, немного, – придумывают на сей счет различные всеохватывающие истории, которые другие находят более или менее убедительными в зависимости от собственных предпочтений. Просто спросите первого встречного, что тот думает об Эле, Ждоде и всем таком прочем. Я, со своей стороны, знаю, что именно поэтому явился в мир при необычных обстоятельствах с некоторыми изначально заданными возможностями, инстинктами и наклонностями. Это невозможно отрицать, пусть даже я не помню, как так получилось. Думаю, разумно допустить, что меня прислали в один конец из иного уровня бытия, истинная природа которого навеки останется для нас загадкой. Однако в том мире о нас знают, заботятся и строят касательно нас планы или, по крайней мере, возлагают на нас надежды и желают, чтобы мы обрели некое знание, которое даст нам возможность изменить Землю к лучшему. Природа этого знания таинственна, но оно ждет нас в конце Подвига. Даже если в силах огромного говорящего ворона добыть упомянутое знание – в чем я сомневаюсь, – цель этим достигнута не будет, поскольку смысл Подвига, предписанный неведомыми силами в мире, откуда меня прислали, не в том, чтобы сделать все идеальным для одного ворона, а в преображении ваших душ. Выходим с первым светом.

Последовали долгие споры, не требующие участия Корвуса – тем более что тот уже рассказал все, что знал. Люди, в той или иной степени напуганные, перемещались между залом и столом во дворе. Корвус тем временем бочком перепрыгивал с одной спинки стула на другую, пока не оказался в дальнем конце стола. Оттуда он улетел в ночь и вскоре удобно устроился на ветке, с которой через открытое окно видел освещенный огнями зал. Он внимательнее разглядел картины и шпалеры, виденные год назад. Теперь ему многое было понятнее, поскольку он побывал во многих местах, которые на них были изображены (хоть и не слишком реалистично), и ознакомился с основными категориями представленных душ.

Одну картину он в первый раз не понял совсем, теперь она стала ему яснее. На ней было очень большое дерево, странным образом обвешанное, как яблоками, миниатюрными изображениями людей. Под изображениями имелись подписи. Корвус теперь мог их прочесть, поскольку побывал в Чернильной башне прекрасного города Торавитранакса и сидел на окне в мастерской на верхнем этаже, где сама Пест преподавала своим ученикам Три Рунических и Одиннадцать Писцовых Алфавитов, а также две совершенно разные и несовместимые системы письменности, которыми якобы пользуются жители Кишемов на крайнем Востоке. В именах на дереве присутствовали два алфавита из трех разных эпох.

К стволу дерева прислонялись нагие мужчина и женщина с подписями «АДАМ» и «ЕВА» очень древними письменами. Под ними уходили в землю корни, подписанные «ЖДОД» и «ВЕСНА». По другим корешкам были разбросаны другие странные имена, такие как «Страж» и «Долговзора»; Искусница и Делатор трудились в подземных пещерках, изготавливали вещи. Над ними сбоку от дерева стоял в белом сиянии Эл. Вокруг были разбросаны разнообразные души: по Элову сторону – крылатые ангелы, конные автохтоны и суетливые сгорбленные ульдармы. По другую – двуногие груды камней, одушевленные смерчи и прочие диковины.

В нижней части ствола от дерева отходил уродливый сук, который не мешало бы сразу отпилить. На его коре руническим алфавитом было вырезано число 12 и слово, означавшее что-то вроде «великие» или, может быть, «великаны». Он раздваивался: у нижнего ответвления было шесть веток с именами, похожими на мужские, у верхнего – шесть с именами скорее женскими. Нижние шесть заканчивались ничем, а вот верхние продолжали ветвиться. Основной ствол тянулся от сука прямо вверх, и от него отходило еще восемь крупных ветвей. На каждой было по шесть мужских и по шесть женских имен, и почти все они густо ветвились, так что общее число веточек на периферии исчислялось сотнями, если не тысячами. Только в отличие от настоящего дерева здесь веточки часто соединялись. Год назад это показалось Корвусу бессмыслицей, потому что у настоящего дерева ветки не срастаются. Теперь он понимал, что на картине вовсе не дерево, а способ объяснить, как потомки Адама и Евы заселили Землю. И значит, если, например, второй сын Адама и Евы сошелся с их третьей дочерью и произвел на свет ребенка, соответствующие ветки должны срастись, как у деревьев не бывает. Однако через два-три поколения художникам стало невозможно это изобразить, пришлось тянуть линии между далеко отстоящими ветвями либо просто повторять имена, что не упрощало восприятия дерева. После того как Корвус понял основную идею, ему начало казаться, что дальнейшее разглядывание только сильнее его запутывает. Впрочем, одна большая часть была помечена как «ЛЮДИ ЗА ПЕРВЫМ РАЗЛОМОМ». Прямо посередине имелась надпись «КАЛЛАДОН», а рядом – «БУФРЕКТ» – как понял Корвус, эту фамилию носили большинство гостей. Довольно свежей краской был нарисован лист с именем «ПЕГАН», однако никто не удосужился добавить его потомство. Точно так же в семействе Буфректов самым свежим был лист, подписанный «ПАРАЛОНДА» – так звали даму, сидевшую за столом напротив Пегана.