Юрий Силоч - То, что не убивает

А во-вторых, я боялся даже пошевелиться, потому что любое движение только увеличивало количество дерьма в моей жизни. Каждый мой поступок на протяжении долгих лет причинял кому-то боль и делал кого-то несчастным — и на это я сейчас пойти не мог. Отчего-то ужасно хотелось, чтобы хоть кто-то, хоть один чёртов человек во всём этом мире считал меня хорошим, но в то же время я понимал, что ни у кого не было для этого причин.

Смерть казалась простым и естественным выходом из всего этого дерьма. Если не получается развязать узел, всегда можно разрубить его. Если уж я ни на что не способен, то нечего и воздух зазря переводить. Так мне казалось.

Однако, где-то глубоко в мозгу ещё жила рациональная частичка: и её слабый и едва слышный голос убеждал, что лучше не торопить события и пустить всё на самотёк. То, чему полагается сдохнуть — сдохнет само собой. Кто знает, может, оно и выкарабкается как-нибудь.

И я карабкался. Правда, со стороны это выглядело, как беспробудное пьянство, вопли ужаса и хватание за пистолет.

Одна из ночей выдалась по-настоящему жаркой. Кондиционер не работал: я уже давно спьяну сделал с ним что-то, после чего несчастная машина закряхтела и затихла, а изо всех её отверстий начала течь вода. Я не помнил, как вызывал ремонтника, но тот пришёл и тут же сбежал, когда увидел вдребезги пьяного голого деда с оружием: поэтому приходилось терпеть жуткую духоту.

За окном кипела жизнь — ездили машины, в которых бумкала музыка, жужжали стаи дронов, стучал на эстакаде монорельс, звучали голоса сотен людей. Так уж вышло, что я так и не удосужился разглядеть пейзаж, даже во время встреч с летающими посылками из магазинов — моё внимание в куда большей степени привлекала еда и выпивка, чем очередной вид на город. Всё равно всё везде одинаковое — шумное, замусоренное, железобетонное, забитое транспортом, людьми и освещённое проклятым кислотным неоном.

Я снова клевал собственную печень в ожидании, когда прилетит птица счастья с волшебным зельем, которое подарит мне покой. Глядя внутрь себя, я следил за полётом роковой пули через трущобы уже в сто тысяч первый раз. И тут произошло нечто. Не знаю, что творилось в моей голове и как взаимодействовали между собой алкоголь, боевые инъекции, гормоны и всё такое прочее, но в сто тысяч второй раз я представил, как пуля не расплющивается бесполезно о броню, а всё-таки попадает в цель. О, да, это было бы прекрасно. Это бы всё изменило. Фантазия, ранее забитая сапогами под нары моего мозга, осторожно подняла голову и робко принялась добавлять красок в эту сцену. Ещё лучше. Я грезил наяву, почти галлюционировал и чувствовал себя превосходно. Кажется, даже смеялся — на страх соседям, которые слышали из моей квартиры только жуткие крики и теперь наверняка напряглись, ожидая худшего. Крики — это ещё куда не шло, но смех, следующий за ними свидетельствовал, что человек окончательно двинулся и пора бы вызвать здоровых мужиков со смирительными рубашками.

Наверное, я действительно повредился в уме — такие потрясения не проходят без последствий, — и именно на это можно списать появление следующей идеи.

Я дострелю этого ублюдка.

Конечно же, совсем недавно я очень страдал из-за того, что причинял людям вред, но сейчас, похоже, моя психика встала перед выбором — либо сдохнуть самому, либо придумать хоть какой-то выход из ситуации.

Итак, я дострелю его.

Я вскочил с кровати, отчего судорогой свело всё моё дряхлое тело и пришлось попрыгать, чтобы размять мышцы, которые наперебой кричали, что я идиот. Дострелить — это хорошо. И дело тут даже не в деньгах — никто мне ничего не вернёт, а в репутации, которая уже давно провалилась в тартарары и которую надо восстанавливать в первую очередь. Будет репутация — будет и всё остальное. Я зашагал по комнате туда-сюда, спотыкаясь о мусор и собирая одежду. Решимость и новый смысл существования мобилизовали все силы, но я знал, что долго это не продлится и скоро всё вернётся на круги своя — а значит, надо пользоваться моментом и ни в коем случае не задумываться. Делать, а не думать — вот весь секрет успешной жизни. По крайней мере для меня: потому что каждый раз после размышлений о том, что происходит и куда всё идёт, я был способен только сидеть, обхватив себя руками, раскачиваться и повторять: «Какой кошмар… Какой кошмар».

Одевшись преувеличенно бодрыми движениями, я направился в ванную и почти двадцать минут отскребал от подбородка весь седой ужас, который на нём отрос. К концу бритья я изрезался так, что здорово смахивал на гусара, прошедшего через сабельную атаку, а из волос в раковине можно было сделать небольшого белого медведя. Подстричься тоже не помешало бы, конечно, но это потом.

Я вышел в комнату, окинул её оценивающим взглядом и, засучив рукава рубашки, остервенело принялся за уборку. Собирал мусор в пакеты, вытирал пыль чистым носком, запустил робо-пылесос, который обнаружился в самом захламленном углу и боязливо подмигивал зелёным диодом — давно потерявший всякую надежду выбраться из западни.

Разгребание завалов для меня всегда было преисполнено особого смысла. Если ты хочешь навести порядок в своей жизни, то начать следует с самого грубого и физического уровня — и никак иначе. К тому же это был ещё и медитативный процесс: физическая работа позволяла думать легко и непринуждённо, не отвлекаясь на мелочи и не растекаясь мыслью. Одна голая конкретика. Спустя почти час я очнулся оттого, что соседи стучали мне в стену, и понял, что сейчас глубокая ночь. Зелёные цифры перед глазами гласили, что сейчас половина третьего. Шум нужно было прекращать, но я и так собирался закругляться, поскольку квартира сияла чистотой, а в голове появился какой-никакой, а план.

Выйдя в Сеть я купил за пару долларов одноразовый доступ к защищённой линии. Правда, вся её защищённость сводилась к тому, что трафик пускали через башку какого-нибудь опустившегося бродяги, вроде меня, но было достаточно и этого.

Гудок.

Ещё один.

Заспанный голос.

— Да.

— Эрвин?..

— Да, Эрвин. Кто это? — насторожился мой давний знакомый.

— Это Маки, — ответил я. — Маки ван дер Янг.

Пауза.

— Очень смешно.

Короткие гудки.

Я выругался и перезвонил. Эрвин снова взял трубку — и голос его звучал раздражённо, что можно было понять, если учесть позднее время и то, что он не должен был питать ко мне никаких тёплых чувств.

— Эрвин, чтоб тебя, это и правда Янг! — затараторил я, стараясь успеть сказать побольше, пока он не отключился снова. — Не отключайся, выслушай меня!

— Докажи.

«Разумно».

— В ходе эксперимента, чтобы нивелировать сбои из-за гормонов тебе чуть не отрезали яй…

— Достаточно! — прошипел голос. — Это действительно ты. Что ж, хорошо, потому что я уже давно хотел тебе сказать — пошёл ты нахер, Маки ван дер Янг!