Дмитрий Тагунов - На пороге [Сборник]

Ложкин выждал, пока он договорит, и приземлился рядом. Но на этот раз он не стал облокачиваться на решётку, будто боялся, что с той стороны его может кто-нибудь зацепить.

— Ты слышал когда-нибудь про Веселина Атанасова? — вдруг спросил он.

— Конечно! — Сергей напрягся. Он знал, что академик Атанасов был лучшим другом Ложкина.

— Отличный был человек, — начал вспоминать учёный. — Добрый, умный, рассудительный. Очень добросовестный. Честный. Как-то мы вдвоём отправились куда-то в Индонезию. Вроде как по работе, но работать там не пришлось. Помню, бродили по лесам и заповедникам. Там речка такая была, вся в закорючках, извилистая. Как это называется? В меандрах! И нашли мы какое-то дерево. Проводник сорвал несколько плодов и сказал, что это самый вкусный плод в мире. И ты знаешь, так оно и оказалось. Дуриан называлась та штука. Мякоть сладкая, божественно вкусная. Таяла во рту как крем! Один только недостаток у растения: запах просто невыносимый. Как у тухлого чеснока вперемешку с чем-то химическим. Похожим дерьмом, наверное, древние египтяне свои мумии набивали. Набрали мы этих плодов и пошли обратно. А в гостиницу нас с ними не пустили! Веселин им говорит, мол, это вкусно, а они: воняет! И какая-то бабка нас там чуть ли не веником гоняла. А на следующий день она же извинялась перед президентом Индонезии, что обидела двух светочей мировой науки.

Ложкин грустно усмехнулся и вдруг разом осунулся, сгорбился, постарел.

— Через месяц в Смоленске нашли тело Атанасова. Всё в какой-то слизи. Лежал у помойки как мусор какой-то. А потом объявилась его точная копия — биоробот дарков. И, что самое поганое, он всё понимал. Говорил, что его надо изолировать. Что он уже мёртв. Что за ним надо следить, пока он сам того не ведая не устроил какую-нибудь диверсию. И его изолировали. Я навещал его каждый день, разговаривал. Это странно, говорить с тем, кого уже нет. С каждым днём память репликанта слабела. Через неделю он перестал понимать, где находится. Ещё через несколько дней перестал узнавать меня. А потом и вовсе не смог вспомнить, кто он. Он разучился связно говорить. Он кричал и плакал. А потом он умер во второй раз. Дарки не умеют делать идеальных копий. Биоробот владеет не больше сорока-шестьюдесятью процентами памяти оригинала. Обычно этого хватает для того, чтобы никто ничего не заметил. И жизни ему отмерено — две недели, не больше. Я дважды потерял единственного настоящего друга. — Ложкин говорил со злостью и болью в голосе. — Ты говоришь, что мы обязаны выбраться. А я думаю, что мы обязаны не дать даркам исполнить то, что они задумали. — Он поднялся на ноги и снова продолжил ходить вдоль стен. — Хотя в одном ты, пожалуй, прав, — удаляясь, произнёс он. — Смерть — это не выход…

От угла к углу, снова и снова. Ровно по двенадцать шагов.

Подходили к концу вторые сутки плена. Мучительно хотелось есть. Ложкин неподвижно лежал в углу, закрыв сухой рот ладонью. Сергея била судорога. Отчего-то ему было холоднее, чем его компаньону. Возможно, потому, что он был стройнее Ложкина. Но лежать на полу он больше не мог. Не спасала даже тёплая осенняя куртка.

Временами Сергей испытывал приступы едва сдерживаемого страха. Он в ужасе озирался, устроившись в центре клетки. Он боялся подойти близко к решётке. Иногда юноша сообщал, что слышит чьи-то мысли, и Ложкин интересовался подробностями.

— Они знают, что я их слышу, — сказал Сергей. — Они всё время повторяют: «Скоро придёт Главный. Скоро он придёт. И вам будет плохо».

— Да мне и так не хорошо, — сквозь силу усмехался Фёдор. Он вспоминал свою жизнь, каждую деталь, каждую подробность. Сергей всматривался в его сознание и видел картины, вырванные из памяти. Ложкин был прав, в этом месте способности юноши действительно возросли.

Из воспоминаний учёного выплыла голубая планета в лоскутах облаков. И внизу, в пятнадцати километрах, раскинулся большой остров — Исландия. Шесть тысяч чёрных сфер кружились над островом, расширяя прорыв магмы. Над ними замерли две с половиной тысячи кораблей лайтов и две тысячи двести земных крейсеров, оборудованных новейшими системами атаки и защиты. Мозг Ложкина подключился к системе управления эскадрой из шести кораблей. Соседней эскадрой командовал Атанасов. Где-то на иных эскадрах были Юрковский, Татаринов, другие учёные. Командование всем российским флотом осуществлял адмирал Хлобыстов — боевой мужик, двоюродный дядя Ольги Власовой. Все друг друга знали. Доверие, дружба, слаженность.

Всего российских кораблей было около четырёхсот. Среди них корабли классов «Бородино», «Курск», «Москва». С юга заходили американские «Скорпионы». На востоке занимали позицию французские «Меченосцы». Китайская эскадра — костяк объединённого флота — разворачивалась для атаки, ведомая флагманом «Цин-Лун». Чёрные сферы внизу внезапно ринулись в бой, и началось крупнейшее воздушное сражение в истории человечества. Взрывались крейсеры, рвались ракеты, гибли друзья.

Но и дарки несли потери. В кошмарной мешанине, в невообразимом хаосе шёл беспощадный бой, в котором люди постепенно одерживали верх. Лайты, хоть с ними и не было связи, во всём поддерживали людей и прикрывали их там, где дарки собирались прорваться большим числом кораблей. Пространство жалобно трещало, пронзаемое тысячами невидимых ударов. Дарки оказались не готовы противостоять новым модифицированным крейсерам, и постыдно бежали, потеряв четыре тысячи кораблей. Лайты потеряли почти полторы тысячи. Люди — не больше девятисот. Дарки лишились численного перевеса в войне и уже никогда не отваживались вступать в большие сражения. Но война продолжалась, и конца ей всё не было и не было.

— Опять говорят про какое-то «Эхо», — прервал вдруг воспоминания Федора Сергей. Юноша вслушивался в чьи-то посторонние мысли и весь дрожал, осознавая, что мысли эти принадлежат не людям.

— Вероятно, так они называют оружие лайтов, — высказал версию Ложкин. Он с трудом поднялся на нетвёрдых ногах, еле выпрямился, зябко потёр плечи и принялся привычно расхаживать по клетке. Через несколько минут он сказал: — Странно.

— Что?

— Девять с половиной шагов. Ширина клетки девять с половиной шагов. Но было больше! Клетка уменьшилась!

— Что это значит? — спросил Сергей. Он уже не в состоянии был думать и делать выводы.

— Не знаю, — растерянно ответил Ложкин. — Разве только то, что мы стали ближе.

На третьи сутки, доведённые до отчаянья, они услышали Голос. От него дрожало пространство. Он шёл отовсюду, со всех сторон. Он звучал изнутри. Он был осязаем. От этого могучего Голоса хотелось бежать. Душа содрогалась от его звука.

— Пришло время сделать выбор. Готовы ли вы встретить свою судьбу?