Чарльз Плэтт - Свалка (сборник)

И тут как раз сбывается моя мечта! Я встречаю женщину–последнюю женщину на Земле. Она молода и хороша собой; она полюбила меня пылко и преданно, она повинуется мне без разговоров, и именно она — тот последний символ прошлого, который нужен мне в моем мире.

Однако я все равно останусь единственным человеком на Земле: курица, как известно, не птица, прапорщик — не офицер, а женщина — не человек. Центр моего мира — я, и только я. А она, конечно же, заживет счастливо, но будет служить мне не за страх, а за совесть, любить меня, и холить, и лелеять.

Захватывающая картина! Там, внизу, в долине лежит под грудой мусора пустая скорлупа города, символ мрачного прошлого. Над ним — я, взирающий на него с высоты, свободный от этого символа и всего, что он когда–либо мог символизировать. Я упиваюсь своей свободой, читаю книги, на прочтенье коих мне раньше вечно не хватало времени, питаюсь плодами собственного труда, вдыхаю чистый, прохладный воздух — ныне витает в нем лишь дым моего очага… Руки мои огрубели от настоящей работы, на лице — бронзовый загар и выражение неописуемого счастья! Да, я счастлив, счастлив жить в единеньи с землей и природой. Именно о такой жизни мечтали до катастрофы обитатели городов!

«ИСХОДНЫЙ» СИНДРОМ.

И привычное ранее ощущение ущемленности — а может, я просто привык воображать у себя эту ущемленность — исчезло без следа. Я, наконец, избавлен от всех и всяческих — даже тех, что от начала времен неразлучны с психикой человека — фобий и неврозов. Я нашел себя. Я стал самим собой.

Да, сейчас я больше всего хочу именно этого. Именно в возможность этого я страстно желаю поверить; именно это–по–моему — нужно мне позарез; именно этого мне — опять же, по–моему — недостает; именно это я так жажду обрести. Болезнь у меня такая — «синдром исхода». Излечиться же от нее я смогу, лишь оказавшись, наконец, в мире, который всегда рядом — кажется, стоит лишь за угол завернуть — то есть, в мире моей мечты, которая (я надеюсь!) станет после катастрофы явью. Что именно этакого случится с Землей, мне абсолютно все равно — главное, чтоб сам я остался один в опустевшем мире, свободен и невредим. А уж там я разберусь, каким образом наладить для себя счастливую жизнь!

Харрис стоял в затемненной обзорной камере, перегнувшись через перила помоста, и смотрел вниз, на ярко освещенный контрольный участок. У крыс был один из пиков активности — серые зверюшки шныряли по полу, слегка присыпаному песком; некоторые, собравшись вокруг кормушек, отпихивали соседей, чтоб занять местечко получше… Один из самцов нападал на самку, забившуюся в угол со своим выводком. Крысята не выпускали сосков матери, а та, сжавшись, скалила клыки на непрошенного гостя. Перенаселенность уже возросла настолько, что матерям не хватало пространства для выращивания потомства.

Харрис не торопился уходить, хотя дежурство его кончилось уже довольно давно. Не мигая, наблюдал он за контрольным участком, зачарованный жизнью, ключом бьющей в крохотном крысином мирке. Крысы занимались своими делами — ели, спали, совокуплялись и умирали — отбивая без устали раз навсегда заданный ритм, и будто неявно намекая: крепись, человече; наблюдатель, коему достанет терпения проторчать на этом вот самом помосте достаточно долго, возможно и углядит некую закономерность либо целенаправленность во всем этом хаосе.

Дверь в противоположной стене отворилась; на секунду из коридора ворвался в темноту наблюдательской неяркий свет. О металлический помост, огибающий по периметру стены камеры, застучали каблучки, и Харрис понял, что это Лориана. Он поднял на нее взгляд. Отсветы ламп, освещавших контрольный участок внизу, придавали ее лицу странноватое выражение.

— Я уже устала тебя дожидаться, — сказала Лориана. — Ты хоть в курсе, что уже полчаса, как обеденный перерыв?

— Извини, — ответли Харрис, снова обращая взгляд на крыс. Внизу, судя по всему, вот–вот должна состояться битва вожака с очередным претендентом на его место. Крысы были очень возбуждены. Они тесно сгрудились вокруг старого самца, сплошь исполосованого боевыми шрамами, и другого — молодого, но необычайно крупного. Оскалив клыки, вожак и его противник яростно били по воздуху передними лапами. Харрис пристально смотрел вниз. Драки за последнее время — с ростом популяции–заметно участились. Мало–помалу менялась вся структура крысиного общества.

— Филипп, так ты идешь? — спросила Лориана, положив руку на его плечо.

Он посмотрел на нее, опять скосил глаза на контрольный участок, прежде чем отвернуться от него окончательно, и тяжко, с неохотой обнял Лориану за плечи. В молчании они покинули затемненную обзорную камеру.

Сумрачные коридоры исследовательского комплекса были узки и пыльны. Харрису они здорово напоминали тесный, душный муравейник, будто по заказу вырытый для скопища агорафобов. Флюоресцентные трубки,слишком уж далеко отстоящие одна от другой, бросали на волглые бетонные стены бледный, холодный «дневной» свет.

В войну здание принадлежало военному ведомству, а в буфете располагалась офицерская столовая. С тех пор в зал лишь напихали побольше столиков, согласно увеличению штатного расписания. Даже воздух, казалось, до сих пор был густо насыщен утилитарной монотонностью…

В буфете присутствовали еще несколько человек. За едой Харрис почти не разговаривал — лишь изредка отвечал Лориане односложными репликами. Его угнетала необходимость общаться. Чайный автомат в своем углу высвистывал в потолок струйки пара; через зал от Харриса с Лорианой женщина из обслуги протирала столы серой тряпкой…

Закончив есть, они отодвинули тарелки в сторону.

— Пойдем наружу, прогуляемся немного, — внезапно прервала молчание Лориана.

— Пойдем…

Харрис последовал за ней через коридор к тяжелым, двустворчатым дверям.

Всякий раз, выходя наружу из «дневного» света исследовательского комплекса под ярко сияющее солнце, Харрис чувствовал себя не слишком уютно. Он находил, что такая перемена выбивает из колеи. Сильный ветер трепал его одежду, проносясь вниз, по склону, через луг, протянувшийся, насколько хватало глаз. Вдали на зеленой траве виднелись белые пятнышки — отара овец.

Лориана взяла Харриса за руку; они перешли грунтовую дорогу, ведущую к деревне в десяти милях от комплекса, и направились к кромке обрыва. Воздух — после затхлости серых коридоров — был чист и свеж.

Остановившись бок о бок, они стали вглядываться в серо–голубую даль океана.

— Надо бы почаще наружу выбираться, — сказала Лориана. — А то ведь можно до того заработаться, что вовсе забудешь, как там, в мире…