Алексей Поляринов - Центр тяжести

И вот здесь наша история дает новый, весьма неожиданный виток. Многие сегодня говорят, что именно фильм «Болезнь грязных рук» стал отправной точкой для завинчивания гаек и глубокой реформации Министерства культуры. Мол, президент обиделся, осерчал на художников и устроил им показательную порку.

Но – той же весной произошел еще один примечательный инцидент. 1 марта 20ХХ года Боткин провел свою уже давно ставшую традиционной ежегодную пресс-конференцию. Он появился перед камерами, и все сразу заметили, как он внезапно помолодел и изменился. Он был бодр, остроумен и весел, а его PR-команда активно распространяла информацию о том, что последние три месяца лидер нации провел в оздоровительном центре где-то в Гонконге – отсюда его бодрость и моложавость. «Китайская медицина запускает время вспять». И все бы ничего, да только зрители и журналисты заметили одну странность: уже в самом конце интервью президент, вытирая пот с лица носовым платком, случайно стер еще и родинку. Ту самую знаменитую президентскую родинку «как у Роберта де Ниро». Смахнул и не заметил.

Сеть, как всегда, отреагировала взрывом шуток и мемов, которые все сводились к банальной игре слов: «родинка – это маленькая родина», – в таком духе.

Тогда же, в самом начале марта того злополучного года, в редакцию «Осмоса» на ящик для анонимных писем пришло сообщение. Автор письма сообщал, что работает одним из двойников президента и очень опасается за свою жизнь; он обещал рассказать свою историю, в обмен просил только об одном – помочь уехать из страны.

Письмо было вполне стандартное, на нашу почту часто писали сумасшедшие; мой «ящик для анонимов» был до краев забит письмами, в которых очевидно нездоровые люди предлагали в обмен на «вознаграждение» рассказать «всю правду» об инопланетных вторжениях, масонских заговорах, иллюминатах, тамплиерах, ассасинах и прочей шизолабуде. Но именно это письмо отличалось как минимум тем, что автор просил не денег, а защиты. Я ответил анониму и лично в одиночку отправился на встречу. На всякий случай, впрочем, захватил с собой электрошокер – мало ли кто меня там поджидает.

Мы встретились на стрельбище. Он сам выбрал это место, объяснив выбор тем, что из-за ужасного шума выстрелов нас никто не сможет подслушать и записать. Увидев «двойника», я был сильно разочарован: он был действительно похож на президента, но – двойник? Нет.

«Не спешите с выводами, – сказал он, заметив мое разочарование. – Вы удивитесь, когда узнаете, какие чудеса творит грим. Вон видели же, небось, родинку, которую он стер платком? Это все потому, что гримера сменили, а новый пока не умеет влагостойкий грим накладывать».

И рассказал свою удивительную историю. Ту самую, из-за которой «Осмос» закрыли. Ту самую, из-за которой нам пришлось бежать из страны.

Работать в Компании было непросто. Иван Ильич действительно пытался создать в офисе, как он сам говорил, «особенную» атмосферу – яркий, необычный дизайн интерьера, большие окна, нехилая зарплата. И все же к нам, к подчиненным, он относился без особого доверия. Меня это нисколько не смущало, я понимал: чтобы держать под контролем Компанию с нашим потенциалом, нужно быть чуточку параноиком; когда в руках у тебя такие технологии, без жестких границ и правил не обойтись – чуть-чуть ослабишь хватку, и все полетит к чертям: случится утечка, или кого-то из важных фигур уведут конкуренты. Я и сейчас считаю, что Иван Ильич поступал правильно: в его общении с нами всегда был элемент психологического давления, манипуляции. Мы были, в сущности, техносектой, со своим жестким уставом и правилами, чем-то вроде «Бойцовского клуба», только без Эдварда Нортона и мордобоя, и, разумеется, не всем это нравилось. Например, Костя – убежденный либертарианец – был вечно всем недоволен:

– Он совершает ошибку, – говорил Костя, когда мы отправлялись на обед в кафе «У черта» (открыто говорить об этом в офисе он, конечно, боялся). – Братание с силовиками может нам аукнуться еще.

– Ты прям как мой брат, – сказал я. – Ему тоже Штази везде мерещатся. Правительство заинтересовано в наших разработках и готово платить, что в этом плохого?

Он показал три пальца – большой, указательный и средний.

– Три вещи. Первое: будем брать у них деньги – потеряем независимость. Инвесторы от правительства – это такой Трикстер: с виду очень щедрый, но всегда есть подвох. Второе: Минобороны распугает других игроков, инвесторы ай-ти-рынка не захотят соваться к нам. И третье: тебя не смущают возможные последствия?

– Я разработчик, моя задача – думать о результате, а не о последствиях.

– Хорошо, разработчик, тогда скажи мне, о каком результате может идти речь, если я уже двенадцать дней жду решения по новым серверам? Двенадцать, Егор!

Я со скучающим видом рисовал динозавра на салфетке. Птеродактиля.

– У нас работа стоит, а он не может даже запросы на сервера одобрить. Он, видите ли, слишком занят. Знаю я, чем он занят. В десны братается с этими. – Он показал пальцем в потолок, помолчал и снова стал возмущаться: – Я, в смысле, какого ляда вообще, а? С чего он взял, что мы все сейчас встанем и строем пойдем вслед за ним? Я, например, не хочу соваться в Минобр, мне кажется, если мы начнем развивать проект в сторону медицины, у нас гораздо больше шансов принести пользу: ты же видел, как ловко алгоритмы ставят диагнозы и интерпретируют рентгеновские снимки. – Снял очки, тер переносицу большим и указательным пальцами. – Пойми меня правильно: я, так же как и ты, безумно благодарен ИИ, он все это создал, устроил. Но. – Вернул очки на нос и вздохнул, набираясь сил, чтобы сказать главное: – Очевидно, что Компания переросла его, и он с ней не справляется. Он тянет нас на дно.

Я посмотрел на него и рассмеялся:

– Ты охренел, что ли? Ты что такое говоришь? Под брусчаткой пляж? Что – думаешь, турнешь его с трона, и тебя повысят до СЕО?

Костя вскинул руки и тоже рассмеялся – сдавленно, нервно.

– Да, я знаю, как это звучит: типа я такой Брут, подбиваю мочкануть Цезаря. Но давай на секунду отложим все вот эти вот культурные аллюзии, – он выразительно отодвинул в сторону солонку и перечницу, – и посмотрим на Компанию с чисто практической точки зрения. Как на Проект, который мы с тобой вдвоем тащили все эти годы? Сколько запросов на новое оборудование ты отправил ему в этом месяце?

– Шесть, – сказал я и дорисовал птеродактилю монокль. А потом вложил ему в лапы скипетр и державу.

– Сколько из них он одобрил?

Я молча разглядывал своего геральдического птеродактиля. Костя и так знал, что ни одного.

– Мы как-то упустили этот момент, – сказал он. Ждал, что я спрошу «какой момент», но я молчал, и ему пришлось продолжить: – Это для нас с тобой Компания – произведение искусства. А для него, – он махнул рукой в сторону Мышеловки, – что она для него? Товар. Понимаешь? Почему, ты думаешь, мы так долго ждем новое оборудование? А я тебе скажу: у нас всего одна фирма-поставщик, и она не справляется с нашими объемами. Мы растем слишком быстро. И тут ты можешь спросить: а почему же мы тогда не подтянем еще одну фирму? Почему не закажем новые сервера и прочее барахло у другого поставщика? А я тебе скажу: потому что мы связаны жестким контрактом с фирмой Dart. И вот мне стало интересно, что же такого особенного в фирме Dart, почему у нас контракт только с ними. Причем на очень выгодных для них условиях. И тут до меня дошло. – Он положил на стол распечатку и пальцем подвинул ко мне. – Угадай, кто у них в совете директоров? Кто владеет пятьюдесятью одним процентом акций?