Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

Когда наконец собрался Совет Старейшин, особенно яркого впечатления он по себе не оставил. Ещё бы: драматическое соперничество рвущихся к верховенству кланов было в который раз подменено формальностью.

Прямой потомок ушедшего Драеладра, по сути, внук, рождённый в яйце младшей из его человеческих дочерей — разве может его отстранить от великих предначертаний судьбы справедливый дракон-Старейшина? Нет, ведь всякий Старейшина мнит себя точно таким же предначертанием судьбы. Что ж этим двум предначертаниям уж между собою-то делить?

Кто-то, конечно, высказывал и трусливую мыслишку вполне из мадроторовского репертуара: мало ли что из яйца-то вылупится, да и выживет ли оно? Но большинство Старейшин сомнения не поддержали. Что же может вылупиться из драконьего яйца, кроме как сам дракон? Людям-то там делать нечего, внутри яйца-то. А в живучести драконов сомневаются лишь явные их недоброжелатели, да и то самые недалёкие из них.

Гатаматар была не одинока в уверенности: из яйца рано или поздно вылупится Драеладр. А будет ли он столь же хорош, как и предыдущий? Ну, так имя же порукой. Кого отважились наречь Драеладром, тот получил самое совершенное драконье имя. Откуда же взяться отдельным несовершенствам?

И Драеладр не подвёл. Пусть и не сразу, как его ожидали, а очень постепенно, но ведь вылупился! Удивил собой человеческий город Ярал, где жила его матушка Лулу Марципарина Бианка.

Пока маленький дракончик собирался с силами, чтобы показаться из яйца, Гатаматар имела преизрядное количество тревог и забот. Надо было не только следить за ситуацией в Ярале, но — по возможности — не терять из поля зрения и три раздосадованных клана.

Правда, чтобы не повторить прежней ошибки (той, когда Мать-Драконица очутилась без единой свободной советницы, отправив Хинофатар и других собирать Совет Старейшин), теперь Гатаматар постаралась направить в гнездовья кланов не узнаваемых дракониц из своей свиты, а лучше — простых воспитанников. И воспитанников не каких попало, но, по возможности, верных лично ей и, вместе с тем, принадлежащих к интересующему клану.

Так, Мадротора Гатаматар попросила приглядывать за происходящим в клане Рооретрала: мол, есть ли там по-прежнему хохочущие драконы, не идёт ли хохот на убыль — и что насчёт хохота думает сам глава клана и его ближайшее окружение.

К Ореолору — приглядеть за спящими — Гатаматар послала Курдрегона. К Горпогурфу — Алазарта.

В человеческий же город Ярал, чтобы приглядывать за нововылупившимся Драелалдром, дракона на постоянной основе не пошлёшь, очень уж он там будет заметен. Человекообразный дракон — другое дело. Вот Гатаматар и обратилась к Бларобатару. Как-никак, разведчик, да притом представляет в Ярале именно драконью сторону.

— Если что, — говорила Бларобатару Мать-Драконица, — связывайся со мной. Угрозы жизни Драеладра, странности в его собственном поведении — всё меня заинтересует.

— Если возникнет угроза, — серьёзно отвечал Бларобатар, — обязательно обратимся. — К счастью, в Ярале пока всё спокойно, но мало ли…

Лулу Марципарина Бианка, родительница дракона. Звучит пышно. Звучит торжественно. Но что скрывается за пышным торжеством? Эх, что только не скрывается. Лулу надеялась, что выдержит. Ради маленького Драеладрика, только вылупившегося из яйца. Ради жизни.

Но где же сыскать в её жизни просвет? И чем ей удастся накормить несмышлёныша, кроме женской обиды? Увы, Лулу Марципарина давно уже сосуд с обидой, и сколько сосуд ни взбалтывай, опасное содержимое не преображается: оно законсервировано, как законсервирован её любимый — чем-то невнятным прогневивший небеса рыцарь Чичеро.

Чичеро спрятан в сундук. Марципарине сказали, что выпустить его из сундука — неверный ход, ведущий к проигрышу весь высокогорный Ярал и Эузу впридачу. Дело в том, что в беднягу Чичеро вселился демон, и не какой-то там, а главнейший, и сможет ли рыцарь контролировать демона, если выпустить их из сундука — кто же сможет поручиться?

Два человека могли принять решение о том, чтобы отпереть сундук: Бларп Эйуой и Эрнестина Кэнэкта, главные разведчики Ярала. И у первого, и у второй достало бы авторитета, чтобы сделать это в одиночку. Достало бы — но не достало.

И Бларп, и Кэнэкта причисляют себя к друзьям Лулу Марципарины, и даже к друзьям Чичеро Кройдонского, но дружба дружбой, а есть у них и обязанности. Обязанности таковы, что дружеские чувства не могут руководить их поступками безоглядно. Выпустишь друга, оглянуться не успеешь, а придёт конец всему Яралу. Оправдывайся тогда, стоя на пепелище, высокими и добрыми переживаниями, заслонившими чувство долга. Разве Лулу сама не понимает этой тяжести выбора?

Понимает. Но от понимания не легче.

Кстати, от её понимания точно так же не легче и тем двоим, способным решать. Марципарина вежливо молчит, но они-то знают цену её вежливости. И потому все её не высказанные доводы обращают к своей совести сами. Во всяком случае, она думает, что это так.

Совести Эрнестины Кэнэкты пришлось особенно туго. Как-никак, в её мотивации оставить Чичеро в заточении чувство долга не одиноко. Самое жалкое эгоистическое стремление — даже не к счастью, а к последним её крохам, урванным у подступающей старости… Как ещё можно определить страсть разведчицы к умелому в любви карлику?

Думая об Эрнестине в таком тоне, Лулу тоже чувствует свою неправоту. Она останавливается, не высказывая самых ужасных обвинений, ибо понимает: сердцу не прикажешь. К тому карлику, которого Кэнэкта избрала в любовники, сама Марципарина неравнодушна. И в тот же момент несправедлива: она не видит в нём отдельного человека. Так уж случилось, что для неё этот карлик — не более, чем часть её собственного любимого. Вернуть Лулу Марципарине Чичеро — значит обездолить Кэнэкту. Может быть, и всерьёз обездолить — и чем тогда сама Лулу будет лучше и выше своей эгоистичной подруги?

С другой стороны, чтобы быть лучше и выше, ей что, самой должно отказываться от счастья? И потакать несправедливости и дружескому вероломству? Вот до чего тугой завязался узел: одним лишь умом не распутаешь, разорвёшь только силой, а всякая сила будет неправедной.

По правде говоря, чего здесь не понимать? Соперничество в любви убивает дружбу — давно известная опытная истина. И то, что предметы любви у Марципарины Бианки и её подруги-разведчицы разные — лишь кажущийся факт. Раз уж так получилось, что одноглазый Дулдокравн — это не только самостоятельный карлик, но и составная часть Чичеро…

Но полно, допустимо ли видеть в людях вообще, да и в отдельных человеках — «составные части»? Может, любовь Марципарины — несусветная блажь, от которой стоило бы для общего блага отказаться? Ведь это любовь — к мертвецу, более того, к существу составному, к продукту некромантского изощрения, которое вплело в противоестественный синтез живых людей…