Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

Во-вторых, виновен и Бларп Эйуой. Это ведь он спланировал маршрут Чичеро с таким ничтожным сроком пребывания в Ярале, чтобы рыцарь, прибывший из низинных частей среднего яруса мира, никак не задерживаясь на Белой горе, полетел дальше — на небо, к самому Драеладру.

В-третьих, виноваит и наложник Хафиз, но, как водится, меньше других. Выгораживание Чичеро — вот основное, что раздосадованная Лулу ему вменила.

В-четвёртых, вина лежит и на карлике Дулдокравне. Он что, не знал, к чему приведёт его согласие забавлять разведчицу? Знал, но не придал значения. Видать, и сам был не менее Кэнэкты одолеваем похотью.

В-пятых (и в самых главных), виноват Чичеро Кройдонский. Тут уж — кругом виноват, без малейшего смягчающего обстоятельства. Поступился своим счастьем — ради дела, из благородства, ради справедливости к карлику — что за разница? Важно, что собственное счастье рыцарь обесценил.

А счастье у мёртвого рыцаря — живое, зовут его Лулу Марципарина Бианка. Значит, он её, её обесценил! И какие громадные, истинно драконические слёзы наворачиваются на глаза, едва Лулу добирается до этого эпизода в своих рассуждениях! А добирается не раз, не два. Она каждый день, и все дни напролёт, а также в ночном полусне только о том и думает. И честно старается простить любимого — и не может!

Хафиз остался с Марципариной. Она ему не то чтобы сильно обрадовалась, но и не возражала. Всё-таки уземфец предлагал себя не в наложники, а выказывал готовность помочь по хозяйству. Не отказываться же от помощи в тех делах, которыми сама занимаешься через силу.

Иначе уютному гостевому флигелю, занятому Лулу, грозило бы превращение в непотребную свалку.

(Ну, «непотребную», может, и сильно сказано, да только Хафизу всё равно спасибо. Когда ты истинная драконица, то человеческих домашних дел невольно сторонишься, настолько, что даже мертвецам — известным педантам, не позволяешь себя приучить к порядку).

Хафиз остался, зато Чичеро улетел. На небеса, к Драеладру. Чтобы поделиться своей идеей «мёртвой разведки», которая, конечно же, больше никого не посещала.

Когда-то люди с драконами воевали, чтобы их пленниц, а своих невест поскорее отбить обратно. Иное дело Чичеро: никаких тебе поединков за невесту, а только переговоры с драконом, и сугубо по делу. Как это, всё-таки, по-мертвецки! Как не по-человечески…

Однажды Хафиз (он больше себе теперь позволял, ведь карьера наложника осталась в прошлом) ехидно поинтересовался:

— Неужели поединок жениха с отцом для драконицы чем-то привлекателен? А если кто-то кого-то, не приведи такого Седьмое Божество, но всё-таки растерзает насмерть?

— Опасность делает жизнь ярче! — возразила Марципарина.

Но внутренне подметила, что такой «яркой жизни» с трагическими решениями ей хотелось бы лишь понарошку, не всерьёз. Овдоветь из принципа? Немного смешно.

С другой стороны, быть женщиной, ради которой трагически сцепились мужчины, не значит ли — быть самой настоящей женщиной? И если — нет, не сцепились, не следует ли отсюда глубочайшей женской неудачи? В романах Зраля — следует, но, может, романы лгут?

Возможно. Да только и уземфские героические песни самого Хафиза, получается, лгут тоже. И цанцко-карамцкие байки об Ашогеорне. Везде, везде ведь истинно верный герой спасает пленницу. Должен спасти.

А Чичеро — даже не почесался.

Не намекал ли он своим равнодушием на что-то постыдное для Лулу?

Нет. Всё гораздо хуже. Кажется, равнодушие Чичеро самодостаточно. Без намёков и подмигиваний с хитрецой. Просто оно само. По лицу.

Получается, Марципарина даже намела не достойна? Её просто забыли, без какой-либо задней цели. В том-то и вся глубина унижения.

Видно, чувство унижения толкнуло Бианку себе же во вред солгать Эрнестине Кэнэкте, когда та (вот внимательная подруга!) наутро спросила её о Чичеро. Мол, как прошла встреча…

— Сногсшибательно прошла, — хотелось припечатать разведчицу едким сарказмом, а не просто выплеснуть злость, потому Марципарина начала издалека и холодным тоном словно бы предостерегла от расспросов.

— Понимаю, — предположила Кэнэкта, — сокровенные переживания, страсти после догой разлуки. Всё это не для ушей старой подруги: прости, не подумала.

Уши старой подруги так и норовили закрыться, но Лулу всё же не позволила, выпалила будто вдогонку слабеющему очагу внимания:

— Чичеро, если хочешь знать, до меня не дошёл.

— Серьёзно? — Кэнэкта, как оказалось, попросту не знала, что утащила у молчуна Чичеро последнего карлика, без которых ему не то что не дойти до возлюбленной, а и шагу сделать нет никакой возможности.

— Но я не в обиде, — вот с этих-то слов и началась ложь. Ибо Лулу в обиде, да ещё в какой!

— Так-таки не в обиде? — насторожилась разведчица.

— Да чему же тут обижаться? — почти натурально рассмеялась Марципарина. — Я была с Хафизом. Огромное спасибо Чичеро, что спас моего самого преданного наложника и привёз его ко мне. Знойная пустиня Уземфа — вот что такое Хафиз. И поэтический дар у парня отменно развит.

Ночь с Хафизом стоит ночи с Дулдокравном, не правда ли, хотелось язвить Бианке. Оба хороши как наложники, но и только. Да, оба всего лишь наложники, одноглазый карлик ничем не лучше.

Ах, если бы так оно и было. Тогда бы Марципарина с Кэнэктой попросту поменялись. А что, Лулу готова. Уступила бы подруге Хафиза, а себе заполучила карлика. И как только заполучила — сразу сложила бы из него свого славного рыцаря. Замотать Дулдокравна в чёрный посланничий плащ — вот вам и Чичеро! Мелочь, а всё меняет.

И правда, меняет. Но в том случае, если бы сама возможность обмена не была фантазией.

Чего добилась своей ложью? Того, что Кэнэкта успокоилась. Раз у Марципарины есть Хафиз, то и ей ни к чему отпускать свого милого карлика. Можно честно глядеть в глаза подруге и сладко грешить — словно бы не вопреки, словно бы вместе с нею.

Чего добилась ещё? Того, что сам Чичеро, буде ему вздумается вернуться, тоже узнает про неё с Хафизом и — успокоится. Раз невеста уже счастлива, что ж ему надрываться? Вновь бросится в свои странствия, влекомый бесчеловечным долгом. И не вёрнётся, ибо потеряна нить отношений, которую Марципарина свивала прежде.

Чего добилась? Да ничего она не добивалась — даже цели перед собой не ставила. Просто гордость Марципарины в недобрый час смалодушничала.

Многое, что человеком не сделано вовремя, в итоге не делается им вообще. Именно так вышло с Чичеро. В следующий свой приезд в Ярал он уже не имел свободного выбора, посетить ли ему Марципарину, повременить ли. Вместо выбора — одни последствия. Поделом, сказала бы Бианка, если бы в число неумолимых последствий не попала её собственная судьба.