Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

— Кто тут кто?

— Не знаю, Мыш.

— Что за человек Князь Красный, капитан?

Левый кулак Лорка грузно плюхнулся в гамак правой ладони.

— Ты видел его на смотровом экране в цвете и три-дэ. Тебе мало? Богат, как Крёз, избалованный психопат; у него одна рука и сестра такая красивая, что я… — (Груз и гамак разошлись.) — Ты с Земли, Мыш. С того же мира, что и Князь. Я гостил там много раз, но никогда не жил. Может, ты знаешь. Зачем землянину, когда ему доступно все, что выжимается из богатства Дракона, мальчику, юноше и мужчине, быть… — Голос защемило; опять груз и гамак. — Ладно. Вынимай свою адскую шарманку и сыграй мне что-нибудь. Давай. Я хочу видеть и слышать.

Мыш порылся в сумке. Одна рука на деревянном грифе, другая скользит под изгиб и полировку; Мыш закрыл пальцы, и рот, и глаза. Концентрация сделалась угрюмостью; потом — освобождением.

— Говорите, он однорукий?

— Под черной перчаткой, которой он столь мелодраматично раздавил смотровик, ничего нет, кроме часового механизма.

— Значит, у него нет и разъема, — продолжил Мыш шершавым шепотом. — Не знаю, как с этим там, откуда вы родом; на Земле это примерно худшее, что может с вами случиться. Капитан, мой народ был неразъемен, и Кейтин только что кончил объяснять, почему я из-за этого такой дрянной. — (Из сумки появилась сиринга.) — Что вам сыграть? — Он рискнул взять пару нот, тройку огоньков.

Но Лорк вновь уставился на карту.

— Просто играй. Скоро надо будет воткнуться, чтоб доплыть до Алкана. Давай. Быстрее. Играй, я сказал.

Мышова рука упала на…

— Мыш?

…и убралась, не ударив.

— Почему ты украл эту карту?

Мыш пожал плечами:

— Она просто лежала рядом. Упала на ковер возле меня.

— А если б это была другая карта — двойка кубков, девятка жезлов, — ты бы ее подобрал?

— Я… наверное.

— Ты уверен, что в этой карте нет ничего особенного? Если бы она была другой, ты бы оставил ее лежать, вернул бы?..

Откуда он взялся — Мыш не знал. Но — снова страх. Чтобы его перебороть, Мыш перекрутился и поймал Лорково колено.

— Слушайте, капитан. Что бы там карты ни говорили… я помогу вам добраться до звезды, да? Я буду рядом с вами, и в этой гонке вы победите. Наплюйте вы на то, что говорит эта чокнутая!

Все время разговора Лорк был поглощен собой. Теперь он серьезно глядел на смуглую угрюмость.

— Ты, главное, не забудь отдать этой чокнутой ее карту, когда пойдешь восвояси. Скоро будем на Ворписе.

Напряженность обвалилась под собственным весом. Темные губы разорвал шершавый смех:

— Я все-таки думаю, капитан, они играют. — Мыш повернулся спиной к кушетке. Водрузив босую ногу на сандалию Лорка, точь-в-точь как щенок при хозяине, он ударил.

Замигали над машинами огоньки, медные и изумрудные, отзываясь на почти клавесинные арпеджио; Лорк глядел на мальчика у своего колена. С ним происходило нечто. Причины он не знал. Но впервые за долгое время он смотрел на кого-то еще по причинам, никак не связанным со звездой. Он не ведал, что́ видит. И все-таки расслабился и глядел, что творит Мыш.

Почти заполняя каюту, цыган кружил мириады огоньков цвета пламени вкруг огромной сферы под ритм крошащихся фигур суровой и диссонансной фуги.

Мир?

Ворпис.

Мир, в котором столько всего внутри, снаружи…

— Добро пожаловать, странники…

…а вот луна, думал Кейтин, когда они шли с космодрома сквозь пылающие зарей ворота, — луна дорожит серой красой, миниатюрами в камне и пыли.

— …в ворписском дне тридцать три часа, сила тяжести велика ровно настолько, чтоб участился на три процента пульс типового землянина в шестичасовой период акклиматизации…

Мимо плыла стометровая колонна. Отшлифованная рассветом чешуя кровоточит дымкой, окутавшей плато: Змей, оживший и механический, символ всего засыпанного блестками сектора ночи, извивается на своем столбе. Команда ступила на движущийся тротуар; сплюснутое солнце подрумянило гематомы ночи.

— …четыре города и более пяти миллионов жителей. Ворпис производит пятнадцать процентов всего динапластика Дракона. В экваториальных лавидовых зонах добываются из жидкого камня почти сорок минералов. Здесь, в полярных тропиках, в каньонах между плато сетевые наездники охотятся на аролата, а также на аквалата. Ворпис знаменит на всю галактику благодаря Алкан-Институту, расположенному в столице Северного полушария, Фениксе…

Они вышли из зоны инфогласа и зашагали в тишине. Траволатор понес их от ступеней; Лорк в окружении команды уставился на площадь.

— Капитан, направляемся куда? — Себастьян захватил с корабля только одного питомца; тот колыхался и топтался по рельефному плечу.

— Доедем на калигобусе до города — и прямиком в Алкан. Кто хочет — идет со мной, или гуляет по музею, или шатается пару часов по городу. Кто хочет остаться на корабле…

— …и упустить шанс увидеть Алкан?..

— …разве вход туда не дорог?..

— …но у капитана там работает тетушка…

— …значит, попадем бесплатно, — закончил Идас.

— Об этом не тревожьтесь, — сказал Лорк; они пандусом сбежали на пирсы с пришвартованными калигобусами.

Полярный Ворпис покрывают скалистые месы, многие — площадью в несколько квадратных миль. Между ними, не смешиваясь с азот-кислородной атмосферой сверху, струятся и плещутся тяжелые туманы. Порошковый оксид алюминия и сульфат мышьяка исторгаются с яростной поверхности планеты и в углеводородных испарениях роятся среди мес. За столовой горой, помещающей космодром, виднеется еще одна, с культурными растениями: их родина — широта Ворписа поюжнее, но здесь их разводят в природном парке (жженая сиена, ржа, пламя). На крупнейшей месе стоит Феникс.

Калигобусы — инерционные самолеты на статических разрядах, возникающих между положительно ионизированной атмосферой и отрицательно ионизированным оксидом — лодками бороздят поверхность тумана.

На вокзале дрейфуют под прозрачной кладкой цифры, указывающие время отправления, за ними стрелки ведут толпу к погрузочному пирсу:

и гигантская птица, сочась огнем, плывет через мультицвет под ботинками, босыми ногами и сандалиями.

На палубе калигобуса Кейтин облокотился о перила и глядел сквозь пластиковую стену, а белые волны, потрескивая, раскручивались вокруг солнца и бились о борт корабля.

— Ты никогда не думал, — сказал Кейтин Мышу; тот поднимался, посасывая леденец, — как тяжко пришлось бы человеку из прошлого, попади он в будущее? Вообрази того, кто умер, скажем, в двадцать шестом веке — и воскрес здесь. Ты понимаешь, в какой ужас и смятение он пришел бы, просто ходя туда-сюда по калигобусу?

— Ага? — Мыш вынул леденец изо рта. — Хочешь дососать? Я уже все.