Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Как он здесь оказался? Поверхность забытья только и ждала этого вопроса. Воспоминания хлынули потоком – все сразу, одновременно, и только теперь Минотавр осознал, насколько был пуст. Всего лишь полая форма, воображавшая себя полноценным существом. Пасифия, Ариадна, Земля, Лапута, Санаториум, Брут, детство, фабрики, терраформовка… Он мог окинуть все это одним взглядом, как деления на линейке – времени не существовало, а имелся набор картинок, разложенный перед ним. Весь сразу.

Он продолжал вспоминать – то, что случилось не с ним, его тогда не существовало, случилось за пределами условного нуля, обозначенного рождением, – поколения тех, кто оказался раньше, еще раньше, еще. Они вереницей проходили сквозь Минотавра, похожие на воздушные пузыри подводных городов, какие строят прирученные пауки-плавунцы, и он делал вдох каждым поколением и узнавал – это же я! И это тоже я! И вот он я! Будто вся предшествующая история – непрерывная цепочка возрождений единственного героя, подлинной личности, а все и всё – лишь иллюзия. Нет и не существовало никого, кроме запертого в лабиринте времени Минотавра, воплощенного в цепочках искусственно и искусно сконструированных цепей ДНК…

А затем исчезло и осознание собственного Я, будто смытое океаном времени, осталось лишь нечто примитивное, трепещущее, пугливое, настолько мелкое, что в нем не могла уместиться личность падающего в бездну прошлого Минотавра…

Падение завершалось. Минотавр вынырнул из вязкой темноты, ушел из поля зрения кого-то огромного, холодного и презрительного, что рассматривало его с брезгливым любопытством, как рассматривают в микроскоп особо вредный штамм. Но у пустоты обозначился низ. Там, под ногами. И теперь лучше приготовиться. Минотавр подобрался, сжался, как и полагается перед приземлением.

Меньше всего он ожидал вновь оказаться среди гипостазисов. Механизмы категорий заполняли все обозримое пространство самодвижущимися статуями, какие он видел в музее, куда его затащила против воли Пасифия…

Пасифия?

Гипостазисы обступали со всех сторон, необъяснимые и по большей части – вышедшие из рабочего состояния. В них что-то еще двигалось, гремело, испускало пар, плевало маслом, но печать забытья лежала на них. И внезапно он увидел среди них фигуру, сжимавшую коротенькую палочку. Поймав взгляд Минотавра, она произнесла:

– Я всего лишь пытаюсь ими дирижировать. Это не так просто, уверяю вас. А где же Алиса, что завела вас в червоточину кроличьей норы в надежде вывести в Страну Чудес?

Минотавр огляделся, Нити не было.

– Впрочем, могу ошибаться, – заявила фигура, палочкой она не переставала размахивать, а гипостазисы закружились, подчиняясь ей. – Я припоминаю, что Зевс родился из головы Юпитера… Кстати, если встретите Червоточина, передайте: он некудышный бог! Определяющая теорема бога: необходимо и достаточно творить из ничего, подчеркиваю – из НИЧЕГО! Он же – жалкий плагиатор, присвоил сначала теорию, затем благовесть, а теперь вообразил себя всемогущим… Передайте, обязательно передайте!

– Эй… Эй! – Громко, еще громче, но звук гас в вязком воздухе. – Нить! Где ты?!

У него крепло ощущение – примарка здесь, рядом, протяни руку и прикоснешься к ней, она пряталась в его слепом пятне, решив вспомнить детские игры. Этими забавами она изматывала Минотавра на «Адажио Ди Минор». Он улавливал на краю зрительного поля неясную тень, ускользавшую при попытках сфокусироваться на ней. И тогда Минотавр широко развел руки, пригнулся, захлопнул веки и закружился на свободном пятачке между гипостазисами, будто загонял стайку резвых рыбешек. Кажется, именно так Нить учила его играть в одну из своих загадочных игр. Благо вокруг больше никого, а потому никто не мог видеть его нелепых движений. Во всяком случае так казалось, пока скрипучий голос не произнес:

– Детский сад, не находите, коллеги?

– Они все с причудами, – немедленно отозвался другой, не менее скрипучий, но с примесью похожего на одышку свиста.

– Выбирать не приходится, – вступился, кажется, третий. – Чересчур долго ждали, чтобы быть разборчивыми.

– Выбор есть всегда, – это опять заговорил скрипучий первый.

– У таких, как он? Полноте, коллега! Или вы действительно не желаете понимать – в чем предназначение его и таких, как он? У них есть цель и задача, ради этого они и сотворены.

Минотавр замер в неудобной и нелепой позе, все так же зажмурившись, желая скрыть, что слышит разговор. Затем выпрямился, открыл глаза и вновь его окружила вязкая тишина с редкой взвесью скрипа и лязга древних гипостазисов.

– Кто здесь? – спросил он, повторил громче, а затем заорал так, что огромное, медлительное эхо волной покатилось между рядами необыкновенных фигур. Он шагал среди них, затем бежал – тяжело, неуклюже, топая копытами. Густой пар из носовых щелей тянулся за ним, словно в нем пыхтел невообразимо древний паровой двигатель.

Ряды гипостазисов не имели пределов. Чем дальше он бежал, тем более нелепые формы они принимали – неузнанные, непонятные и оттого жуткие. Минотавр напоминал себе отпрыска, что тайком выбрался из садка и отправился под покров леса, туда, где влажно, где густые туманы, где таились пятна родовых болот. Он пробирается между деревьев и лиан. Древнейший инстинкт любопытства охватывал поколения и поколения таких как он, но сопротивляться ему могли лишь единицы, у коих этот древний зов пересиливал все, что только могла дать разумному существу цивилизация. И все его тело сотрясает дрожь предчувствия – из-за дерева возникнет Наставник, подхватит беглеца на руки, прижмет к себе, не ругая, не наказывая, но понимая хорошо и ясно – что сорвало отпрыска с ложа и кинуло в объятия ночи и туманов.

Минотавр готов был поклясться – так когда-то и случилось, убегал он часто. Не всякий раз Наставнику удавалось его перехватить на пороге леса, оберегая от того, с чем мог встретиться отпрыск в чащобе, в царстве гипостазисов. А ведь по упрямым поверьям, что ходили внутри садка, встреча с гипостазисом не сулила ничего хорошего. Встретивший его сам превращался в гипостазис.

Минотавр колотил себя в бронированную грудь и мотал рогатой башкой.

Он кидался на окружившие его плотными концентрическими рядами гипостазисы точно так же и с тем же результатом, как некто Минотавр на далекой-далекой Лапуте кидался с голыми кулаками на бронированного робота, нанося чудовищные по силе удары в корпус машины, непобедимой и непробиваемой. Он знал, что не победит – один против всех, кулаки против изощренных категорий, идей, смыслов, его научили – невозможно победить идею грубой физической силой. Так называемые смерть-цивилизации оставляли после своего исчезновения гипостазисы, неподвластные ни времени, ни пространству, они точно так же служили строительным материалом, материалом сборки наследующих им цивилизаций. Так звездное вещество, наработанное термоядерным синтезом, служило физической основой формирования планетарных систем, а затем и самой жизни на пригодных для ее существования небесных телах.