Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Корнелий повернулся к Червоточину и тоже в шутку приложил пальцы ко лбу.

– Мы предпочитаем говорить не законы сохранения, а законы симметрии. Первые – частный случай вторых. Возможно, вы задаете себе вопрос: за каким дьяволом мы сидим на Амальтее, не самом удобном спутнике Юпитера, по большому счету он всего лишь комок подтаявшего снега, хотя в нашем распоряжении Европа, Ио, Каллисто? – Как и всякий опытный лектор, Червоточин не мыслил рассказ без активного вовлечения аудитории в диалог, даже если аудитория состояла из одного человека – Корнелия.

– Задаю, – покорно согласился комиссар. – Только его и задаю…

– Не язвите, Корнелий. – Червоточин подхватил его под локоть и подтолкнул ближе к экрану, повернул изображение и так, и эдак, давая возможность комиссару со всех сторон оценить красоту экспериментальной площадки. – Все дело в гравитационном воздействии Юпитера на окружающее пространство. Вблизи столь массивного тела континуум изнашивается, покрывается трещинами, что облегчает задачу бурения вакуума. Конечно, идеальным вариантом для нас был бы Меркурий, но защита от солнечного излучения с лихвой перекроет экономию на мощности лазерных буров.

Корнелий вгляделся в экран и увидел на линии, отделяющей площадку с треногами лазеров от территории базы, фигуру, которую поначалу принял за человека в громоздком скафандре высшей защиты, но потом сообразил, что это робот.

– Наш ультима рацио, – усмехнулся Червоточин. – На тот случай, если что-то пойдет не так.

– Не так? – Корнелий насторожился.

– Полноте, комиссар. – Червоточин успокаивающе похлопал его по спине, Корнелий поморщился. – Физика искусственных сингулярностей – терра инкогнита. Моя теория до сих пор остается в гордом одиночестве, и вовсе не потому, как могут подумать некоторые, – губы ученого презрительно скривились, и комиссар тут же вспомнил Брута, – что я собственными руками душу всякого, кто осмеливается на нее покуситься. Отнюдь! Наука не то место, где следует бороться за власть, за приоритет. Тут все объективно. Твоя теория либо подтверждается в ходе эксперимента, либо опровергается в ходе эксперимента…

– А она подтверждается? – мигом спросил Корнелий.

– Не все так быстро и не все так просто, комиссар. Когда применяешь к мирозданию третью степень пыток – а что такое эксперимент, как не пытка природы? – торопиться не следует, дабы пытуемый раньше времени не скончался.

– Меня пугает ваша метафора, – заметил Корнелий. – Могу ли я понимать это так – эксперимент вполне может привести к катастрофическим для Солнечной системы и человечества последствиям?

– Вы чересчур верите в могущество человеческого разума, комиссар. Наши возможности скромны, если не сказать ничтожны… Что мы можем причинить мирозданию? Ну, разве какое-нибудь стекло разбить да на стене ругательство нацарапать… порой мне кажется, будто мы похожи на пачкальщиков подъездных стен, знаете, существовали такие в древности? Они видеть не могли чистые стены и потолки, и пачкали их всякими надписями. Вот и мы – что такое наши многомудрые теории, как не бессильные ругательства на стенах вечности?

– Для ученого вы чересчур пессимистичны, – сказал Корнелий.

– В том, что я стал ученым, велика доля случайности, – сказал Червоточин. – Мой отец был одним из первопроходцев Венеры. Его первая экспедиция чуть не погибла, их танк оказался в эпицентре подземного атомного взрыва в Черных песках. Ему с двумя товарищами пришлось возвращаться к планетолету, севшему в зоне болот. Сотня километров без еды, без защиты от радиации, без надежды, что планетолет их дождется. Но он все-таки дошел, и не только дошел, а вернее дополз, но еще притащил на себе товарищей… Когда освоение Венеры шло широким фронтом, он поселился в Венусборге, там родился и я, став одним из первых примаром, как нас стали называть, тех, кто родился в мрачном мире под вечным отсветом багровых туч… Отец хотел, чтобы я стал продолжателем его дела – освоителем Венеры. У него к ней имелись свои счеты, и он желал, чтобы я преобразовал тот мир, где родился, превратил Венеру во вторую Землю, а может, даже и первую. Тогда много говорили о терраформовке, кое-что из технологий преобразования планет было опробовано на Марсе, но не слишком удачно… Однако я пошел в науку и занялся более интересующим меня делом – сингулярностями. Зачем возиться с одной, пусть и самой страшной планетой, когда можно заняться переустройством мироздания?

– Это у вас семейное, – пробормотал Корнелий, Червоточин только рассмеялся.

– Ариадна подыскивает подходящий океан, чтобы выпустить своих земноводных, и если они там не передохнут, то через сотню-другую миллионов лет из них может получиться нечто путное… Я ей предлагал иной вариант, но она верит в эволюцию, она для нее и есть бог-изобретатель. Океан Дирака – вот что нужно ее лягушкам, а не Европа и не Титан.

– Трудно быть богом, – заключил Корнелий.

До этого случая Корнелий не присутствовал на подобных экспериментах и слабо представлял, на что они могут походить во фронтирной физике. Червоточин военачальником восседал на возвышении, оттуда разбегались ряды рабочих столов, перед экранами склонились юноши и девушки в одинаково белых комбинезонах. Здесь вообще преобладали лишь два цвета – ослепительно белый и черный, причем такой густоты, что взгляд воспринимал его как отсутствие материи вообще. Полукружие черных и белых клавиш перед Червоточиным представало перед Корнелием как чередование бытия и ничто, света и тьмы. В подтверждение подобной ассоциации из динамиков звучал джаз в исполнении любимого музыканта Червоточина Телониуса Монка.

Прежде чем занять место за одним из пультов, И. Царевич попытался устроить Корнелия на приступочке, откуда, как утверждал стажер, открывается наилучший вид на работу Червоточина. Комиссар отказался и пожелал найти местечко, откуда открывается наилучший вид на экспериментальную площадку. В конце концов он сжалился над И. Царевичем и отпустил его, оставшись у панорамного экрана башни. Снаружи пока ничего интересного не происходило, Корнелий разглядывал сидящих, выискивая среди них Нить, но девушку не обнаружил, зато взгляд его привлек молодой человек, занимавший один из пультов в среднем ряду. Он сидел напряженно, будто опасался, что его присутствие разгневает шефа и он с позором будет изгнан. Корнелий взглянул на Червоточина, с высоты обозревающего командный пункт и почти неотличимого от фантастического космического адмирала, которому предстояло вести межзвездную армаду миролюбивых землян против кровожадных жукоглазых интервентов.

– Итак, приступаем, – произнес Червоточин. Волна движения прокатилась по фигурам за пультами. – Зажигание!