Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Корнелий готов был присягнуть перед высшим судом фаланги, что в гудении явственно прорезались обида и гордость. Тектотон поднял сжатый в кулачище манипулятор в древнеримском приветствии.

– Аве, цезарь, – пробормотал Корнелий, Червоточин рассмеялся.

– Могучий экземпляр, и как вы верно заметили, глубокоуважаемый комиссар, в превосходном состоянии. Это наш маскот. Участвовал в освоении лун Юпитера, да здесь и остался. Прикипел, так сказать, душой и телом. А душа у него, поверьте, имеется. Впрочем, что такое система Юпитера, как не Солнечная система в миниатюре? Чего у нас нет из того, что есть у вас? Будь я и в самом деле богом на этапе ученической демиургии, взял бы моделью сотворения собственного мира Юпитер и его спутники…

– Здесь нет солнца, – сказал Корнелий, но Червоточин только махнул рукой.

– Достаточно сжать Юпитер, чтобы запустить в его ядре реакцию термоядерного синтеза, и вот – собственное светило! Прогорит быстро, ну да и время ускорить – не проблема, старик Эйнштейн нам в помощь.

– Насколько мне помнится, – усмехнулся Корнелий, – бог творит как раз из ничего, но вы, желая принять его атрибуты, продолжаете творить по-научному – выбирая модели.

– Даже всемогущество требует ученичества. Научное познание – лабиринт, уважаемый комиссар. Входишь в него и не знаешь, как выбраться, за каким поворотом тебя подстерегает Минотавр.

Корнелий хотел съязвить, что, видимо, поэтому Червоточин и делегировал царские полномочия Минотавру, дабы приручить того, но удержался.

– Как вам здесь? – с ударением на последнем слове. И вновь во вроде бы обычном вопросе вежливости комиссару почудился подтекст, будто Червоточина интересовало его мнение не как прилетевшего на опустевшую в каком-то ином пространстве – времени базу на Амальтее, а непонятным образом провалившегося в события, происходившие задолго до мерзости запустения. Корнелий это время застал. Он внимательно посмотрел на Червоточина, но тот продолжал безмятежно есть манную кашу – густую, приправленную малиновым вареньем. И никакой хлореллы.

– Чтобы понять, почему все так закончилось, необходимо узнать с чего все начиналось, – сказал Корнелий.

– Хотите кашу? – невпопад спросил Червоточин. – Обожаю манную кашу, а здешняя киберкухня варит ее изумительно, без единого комочка, да еще приправляет вареньем. Представляете? Наш кашевар с ума сошел, пытаясь выяснить, откуда она его добывает, даже порывался разобрать агрегат, но я, конечно, не разрешил. У меня на этот счет гипотеза – малиновое варенье поступает в ее закрома прямиком из деревни Утка, Гомельский район, Земля. Прямиком из тех времен, когда я проводил там босоногое детство у дедушки с бабушкой. Даже припоминаю огромные банки с вареньем, бабушка его варила и щедро отпускала мне с него пенки.

– Любопытная гипотеза, – сказал Корнелий. – Многое объясняет.

Ложка с манной кашей замерла в воздухе. Червоточин внимательно посмотрел на комиссара, и тот почувствовал, что заставляло вращаться мир вокруг этого человека. То, что во времена оные именовалось харизмой. Или энергетикой. Притяжением. И хотя Корнелий обучен справляться с подобными феноменами, столь свойственными лидерам фаланг, он на мгновение оцепенел.

– Любопытство. – Червоточин слизнул кашу с ложки. Ел он чудн о и не сказать, что приятно. Но Корнелий заставил себя смотреть, как светило науки о сингулярностях и червоточинах осторожно подбирает кончиком языка густую субстанцию, будто мороженое. – А скажите, комиссар, ваше явление здесь – тоже любопытство? Видите ли, наша фаланга живет и процветает, и если мне не изменяет память, никаких жалоб и нареканий от ее членов вам не направлялось.

– Вы отслеживаете все каналы связи с внешним миром? – невозмутимо поинтересовался Корнелий.

– Гм… меня учили – невежливо отвечать на вопрос вопросом, хотя вас может извинить непривычка к моей манере решать проблемы. – Червоточин слизнул последний комок каши и неуловимо резким движением воткнул ложку в тарелку. Корнелий готов был поклясться, что столовый прибор пронзил дно и вошел в столешницу, поскольку она сохранила вертикальное положение после того, как ученый разжал кулак и убрал руку. – Что ж, спрошу иначе. За каким дьяволом вы, Корнелий, комиссар по братству, человек, судя по всему, занятый по горло этим самым братством, являетесь в мою вотчину? Она никакой угрозы Внеземелью не несет, а даже наоборот – обещает ему в скором времени невероятный прогресс и процветание. А кроме того, являет собой самый совершенный образец братства – научного и человеческого. Уверяю вас, все они – молодые бездари, но для их лет подобное состояние ума вполне нормально. Я творю из них новых людей! А из новых людей творю все, что моей воле угодно… Вот, кстати, моя жена считает, что на роль людей больше подойдут ее… гм, я называю их лягушками, но она требует от меня большей строгости в терминах. Хорошо, ее земноводные. Может, вам заняться ими? Внушить идеи братства, так сказать, на первых этапах сотворения иной, нечеловеческой цивилизации.

– Видите ли, товарищ Червоточин, вы, как ученый и далекий от проблем Внеземелья человек, не вполне представляете специфику моей работы, равно как я мало что понимаю в сингулярностях и вряд ли отличу искусственную сингулярность от естественной, если таковые мне встретятся…

– И те и другие – первозданный хаос, упорядоченный разумом. Но первые более волосаты, – сказал Червоточин.

– Что? Э-э…

– Неважно. Продолжайте, комиссар. Вы остановились на специфике вашей работы. Очень интересно.

Корнелий помолчал, но видя, что Червоточин готов и дальше слушать, продолжил:

– Так вот, специфика моей работы не в том, чтобы решать проблемы, а в том, чтобы их предупреждать. Это важно осознать, поверьте. Когда проблема появляется и требует ответных действий, это означает – я потерял хватку. И теперь обстоятельства диктуют нам, что делать, а не мы диктуем им, в каком направлении развиваться. Чтобы проблему предотвратить, необходимо понять ситуацию, в которой она может возникнуть. Контекст.

– Понять – значит предотвратить, – сказал Червоточин. – И что именно вы желаете понять здесь? На Амальтее?

– Всё, – улыбнулся Корнелий. – Мне нужно все.

Червоточин зачерпнул ложку каши, поднес ее ко рту, но затем вернул на место.

– Что ж, Корнелий, пожалуй, я не буду выставлять вас с позором с территории фаланги, хотя и в фалангисты не собираюсь посвящать. Вот в ученики я бы посвятил вас с удовольствием. И знаете почему?

Комиссар пожал плечами.

– Вы – чистый лист бумаги во всем, что касается теории сингулярности и червоточин. Взгляните на эту ораву молодых и ранних. – Червоточин широко раскинул руки, будто собираясь обнять разом находящихся в кают-компании. – Наверное, у вас создалось впечатление, что я для них царь и бог? Что они готовы поклоняться мне и внимать каждому слову учителя? Ха-ха-ха!