Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Отражатель умер. Кое-где еще сохранялись зеленоватые островки, но большая часть площади сияла мертвенной краснотой, змеились черные линии, пока еще тонкие, едва различимые, но сигнализирующие, что мезонный слой лишился не только способности отражать потоки частиц, но вошел в фазу саморазрушения. Даже если каким-то чудом удастся запустить прямоточный фотонный движитель, корабль сгорит – весь и без остатка, превратившись в беспримесное излучение в полном согласии с формулой эквивалентности массы и энергии. Да и кто гарантирует, что включение прямоточного фотонного двигателя в водородной атмосфере такой плотности не вызовет колоссальный взрыв с теми же последствиями для космолета и его экипажа? И всей планеты-гиганта.

Но продолжаться долго это не могло. Гравитация приближается к запредельному уровню. Их похожие на жидкие зеркала демпфер-скафы предназначены для случаев, когда корабль совершает маневр вблизи гравитирующей массы для набора скорости, корректировки траектории или погашения излишнего момента движения. Если они все же выдержат и продлят сопротивление приливной силе, грозящей разодрать сосуды и мышцы, то для машинной начинки корабля наступят последние минуты жизни. Лопнет гидравлика, полетит в тартарары электропитание, а затем наступит очередь электроники, всех этих мыслительных ядер, обеспечивающих кораблю особую форму жизни. И жизнь эта прекратится.

И когда он понял такое очевидное, кто-то соизволил запустить в рубке застывшее время. Стеклянистый поток тронулся с места, поначалу неторопливо, может даже неохотно, но с каждым тактом быстрее и смелее. За перемигиванием огоньков на пульте пришла очередь зеркальных статуй ожить, шевельнуться, и Телониус услышал, как в тишине родился протяжный гул и тут же сгустился до речи:

– Мы падаем, повторяю – мы падаем… Всем, кто слышит! Говорит «Тахмасиб». Повреждение зеркала. Запуск прямоточного фотонного движителя невозможен. Погружаемся в атмосферу Юпитера. Уровень гравитации критический. Просим помощи. Всем, кто нас слышит…

– Корнелий, отключите шарманку. – В механику аварийного передатчика втиснулся брезгливо-раздраженный голос. – Никто не услышит, никто не спасет.

– Мне бы частицу вашего оптимизма, – ответил Корнелий. – Где чертова кнопка? – Облитая зеркальной оболочкой фигура склонилась над пультом. Трехпалая лапа в нерешительности двинулась над рядами тумблеров, клавиш и кнопок. Свет индикторов отражался от поверхности демпфер-скафа.

Голос бездушного робота замолк на полуслове.

Воцарилась тишина, блаженная до тех пор, когда ее нарушил хруст. Рвали бумагу. Плотную бумагу, подумал Телониус. И даже представил – толстую, зеленоватую, выделанную из хлореллы, а потому съедобную. И вот некто рвет ее на тонкие полоски. Вроде бы ничего неправильного в этом звуке нет, но слушать его – еще более невыносимо, чем вопли о помощи.

– Что это? – Статуя Ариадны. – Кто-то слышит или только у меня галлюцинации? – Фигура подняла руки, словно пытаясь зажать ушные отверстия, скрытые под слоем скафандра. Телониус увидел проявление гравитации, преодолевшей границу допустимости, – на зеркальной поверхности демпфер-скафа Ариадны прорезались бугры и переплетения экзоскелета, помогая телу совершать движения если не с легкостью, то с вполне терпимым усилием. Пока.

– Хрустит коробочка, – сказал Корнелий. – Это корпус «Тахмасиба».

– Вот бездна, – ответила Ариадна. – И его не заглушить?

– Ну почему. – Корнелий сделал движение, и музыка сменила хруст. – Героические космоплаватели погибали под звуки марша. Или предпочитаете менее патетическое?

– Сколько нам осталось? – Новый голос. Фигура с именем Нить.

– Бедная, – тихо сказала Ариадна.

– Вечность, – сказал Корнелий. – Почему-то мне кажется, в нашем распоряжении вечность.

С гравитацией творилось непонятное. Вектор поля планеты-гиганта, в чьей атмосфере тонул корабль, должен был четко определять верх и низ «Тахмасиба». Система стабилизации удерживала коллениарную ориентацию дюз носителей и зеркала к центру Юпитера. И Телониус, выбравшись из шлюза на смотровую площадку, должен был ощущать себя висящим вниз, и лишь магниты демпфер-скафа удерживали от падения в бездну. Однако ничего подобного – вестибулярный аппарат коварно утверждал – Телониус крепко стоит на ногах, а отнюдь не висит вниз головой. Если подобный феномен и озаботил Телониуса, то лишь на миг, в следующее мгновение он почти захлебнулся от открывшегося перед, над и под ним вида. Он оказался в магическом, гипнотизирующем пространстве, в жидкой стихии, где медленно и медитативно двигались окрашенные во все оттенки розового, коричневого, желтого могучие течения. И если вестибулярный аппарат исправно выполнял свою функцию, то самому Телониусу захотелось найти выход из решетчатой фермы, опоясывающей зеркало, и нырнуть в глубину, в бездну.

Юпитер оказался колоссальным океаном. Причудливые тучи, в чьих разрывах двигались еще более причудливые волны, каждое мгновение складывались во все новые картины. Взгляд порой выхватывал нечто знакомое, чаще всего – чей-то лик, всплывающий из бездны, но каждый раз в этой бездне тонувший.

Внешним телом Телониус управлял, оно слушалось без задержки, но и в нем он ощущал нарастающее тяготение, что отдавалось в его собственных мышцах необходимостью прикладывать больше усилий при движении. Но наверняка ему легче, нежели экипажу «Тахмасиба», их единственная защита – демпфирующие гравитацию скафандры.

Когда Телониус вглядывался в зеркало корабля через очередной визор, ему вдруг увиделось, как сквозь мезонный слой проступило отражение лица. Единственным изъяном являлась паутинистая трещина на лбу, но во всем другом оно было столь отчетливое, что Телониус оторвался от визора и вгляделся в океан Юпитера, ожидая там обнаружить оригинал. От взгляда в бездну закружилась голова. Он ощущал физическую тяжесть пристального взора оттуда, из-за пелены облаков.

Пришлось закрыть глаза, подождать, а затем отрегулировать визор, чтобы различать лишь имеющее отношение к кораблю. При этом у Телониуса возникла мысль: починка зеркала – ничто иное, как починка лика, отраженного в нем, устранение повреждения, трещины-во-лбу. Он отогнал столь нелепую идею и приступил к осмотру мезонного слоя отражателя. Для этого следовало совершить полный обход зеркала по периметру, от одной башни импульсного движителя к другой, от одного спектрального перископа, похожего на громоздкий стояк со вздутиями окуляров, к другому. Система на первый взгляд архаичная, но в подобной архаичности на деле крылся высочайший уровень надежности. Ничто в ней не могло дать сбой, даже в случае тяжелой аварии, разве что не нашлось бы никого, кто смог бы ею воспользоваться, но в подобном гипотетическом случае нечего и пруд городить. Даже в самих визорах отсутствовала электроника, все построено на примитивной системе призм. Система преобразовывала отраженный от мезонного слоя поток в чередование ярких радужных полос, а любая аномалия в отражателе превращалась в темную линию поглощения – толстую или тонкую, как нить, в зависимости от обширности повреждения. Встроенный калибратор – обычный верньер, он подкручивался и фиксировал места повреждений. Ничего сложного, справится и отпрыск, и космоплаватель, которого крепче и крепче сжимало в тисках растущей гравитации.