Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Не переживайте, Корнелий. Право, я не самый положительный герой в системе Юпитера, но не покину вас до самого конца. Конечно, я и пальцем не ударю починить древнюю колымагу, вынырнувшую из недр вашего сознания, Корнелий, или, точнее, сошедшую со страниц одной из ваших книжек, потому как не вижу смысла тянуться к правому уху через левое колено. Но у вас всех будет выбор. Вы всегда можете присоединиться ко мне. – Движение губ из зеркальной субстанции полностью соответствовало артикуляции слов. – Слиться со мной так, как сделали остальные. Вы не представляете, какой уровень возможностей вам откроется… Впрочем, не смею настаивать. Свобода воли – есть свобода воли, и даже творцу негоже ее нарушать.

– То есть, – уточнил Корнелий, – вы будете сидеть и смотреть, как мы подыхаем от предельных перегрузок. Смотреть до тех пор, пока нам не надоест подыхать от гравитации, и мы решим отправиться к вам в утробу? Гравитация в обмен на желудочный сок. Все богатство выбора…

– И его необходимо сделать до тех пор, пока я не превратил эту недозвезду в звезду настоящую, дабы излиться благовестью на ее спутники.

– Это невозможно! Послушайте, Червоточин, эта ваша сингулярность в голове… – Корнелий запнулся.

– Невозможно? Для бога все возможно в этом мире, Корнелий, даже сотворить камень, который и сам не смогу поднять. А здесь… здесь нужно всего лишь слегка поправить химический состав. Тем более что пытаться сотворить жизнь здесь, в газовом пузыре, не просто даже для меня. Пожалуй, перенесу шестой день творения в более благоприятные места. Что вы думаете о Европе, Корнелий?

Поначалу работа изматывала монотонностью и необходимостью тонкой настройки верньеров. Это весьма непросто, когда пальцы упрятаны под оболочку демпфер-скафа, но затем добавилась гравитация. Теперь ее воздействие полностью не компенсировалось, и Телониус ощущал, как некто с завидной регулярностью возлагал на его плечи по антирадиационной бронированной плите, какими обшивались жилые отсеки на астероидных рудниках. Один шаг – одна плита. Один шаг – полторы плиты. Один шаг – две плиты. Нарастание гравитации ускорялось. Если бы не помощь Нити, а она двигалась навстречу, снимая данные с интерферометров, ему вряд ли удалось добраться до последнего прибора. Даже ползком.

Однако Нить вызывала наибольшую озабоченность. Заканчивая очередную серию измерений, он посматривал на нее, пытаясь оценить – насколько ее хватит. Нить тяжело передвигалась от прибора к прибору, держалась обеими руками за леера. Вообще-то они служили для страховки ремонтников, работающих в условиях невесомости, а теперь выполняли роль перил, можно переносить на них хоть часть веса и затем переставлять ноги. Переход от прибора к прибору отнимал у Нити все больше времени. Но Телониус надеялся, что она удержится на ногах до их встречи. Сесть, тем более лечь, означало остаться в принятом положении, если только кто-то не поможет подняться.

И еще беспокоили Телониуса юпитерианские ламинарии, все гуще прораставшие из невообразимых глубин планеты, коконом окружая «Тахмасиб».

«Мы – чужеродное тело в организме планеты, – думал он. – Ламинарии – иммунная система, фагоциты, они пытаются изолировать нас, а затем уничтожить… И хочется сказать – не беспокойтесь, лейкоциты! Еще чуть-чуть, и гравитация вашей несостоявшейся звезды сокрушит нас!»

Тем временем ламинарии входили в новую стадию метаморфоза. Некоторые из них оторвались от глубинного корня и теперь плавали в необозримом пространстве слоя Юрковского – Крутикова, между коричневатыми облаками, больше похожими на плотные сгустки краски. Но вот одна ламинария, другая, третья, а затем, будто сигнальная волна распространялась из единого центра, которым оказался «Тахмасиб», стали медленно перекручиваться, образуя кольца односторонней поверхности, а затем началось их деление. Вдоль плоскости возникал разрыв, он расширялся, и Телониус невольно задался вопросом: что будет, если одностороннюю поверхность разделить? Вскоре получил ответ: кольцо ламинарии, прошедшей этап деления, не распадалось, как можно было ожидать, на две половины, но удлинялось, затем вновь разрывалось, скручивалось, и новое деление, но теперь волшебством топологии односторонних поверхностей возникали два кольца, продетые друг в друга. Наблюдать за этими превращениями можно было до бесконечности. Они завораживали точно так, как отпрыска завораживает калейдоскоп. Телониус с усилием стряхнул оцепенение, и лишь тогда понял, что потерял Нить.

Ее не было видно на галерее. Он поначалу решил, что она вернулась в корабль, отдохнуть в компенсаторном ложементе, наполненном вязкой жидкостью, погружение туда создает иллюзию частичной невесомости, но тут же отказался от этой мысли. Не такова Нить без предупреждения покидать пост. А потом рассмотрел сквозь решетку галереи лежащую фигуру. Нить! Гравитация превысила допустимый предел, раньше она еще хоть как-то удерживалась на ногах. Теперь ползла. Упрямо ползла к очередному интерферометру. Жутко представить, как ей придется подниматься, цепляясь за поручни, скрипя зубами, издавая стоны, чтобы только утвердиться в позе, позволяющей сделать нужное измерение.

– Нить… – позвал он шепотом, а затем чуть громче: – Нить… как меня слышишь, Нить…

– Слышу, – отозвалась она, и по прерывистому голосу Телониус догадался – дела скверные. – Продолжаю… работать… знаешь… я поняла, почему его назвали Юпитером… Хочешь… скажу…

«Бред», – решил Телониус. Совсем скверно, вслед за телом пришел черед угнетения высшей нервной деятельности. Сверхвысокие гравитационные нагрузки влияли на мозговую активность. Согласно теоретическим выкладкам. Их, конечно, никто и никогда не мог проверить. Квантовая машина сознания испытывала в гравитационном поле предельных значений искажающие воздействия отнюдь не физиологического, а квантового уровня. «А каково, если в голове засела целая сингулярность?» – подумал Телониус, и сам поразился вопросу. К чему? Почему вообще об этом думает? Или он все же подпал под воздействие на мыслительные процессы гравитационного поля Юпитера? И сейчас его черед вещать в унисон с Нитью, что внезапно прозрел роль Большого Красного Пятна в формировании модулирующего излучения благовести…

Стоп… стоп… или нет? Вот, серебристый лепесток ламинарии просачивается сквозь решетки галереи, приближается. У Телониуса нет ни сил, ни возможности отступить, уклониться от касания, одна надежда – на зеркальную поверхность демпфер-скафа, он щетинится иглами, ощущая близость неведомой опасности, на остриях вспыхивают эльм-огни, готовые разрядиться высокоэнергетическими импульсами, оружие не столько поражающего, сколько отпугивающего действия. Хотя кто сказал, что ламинарии – живые?