Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Сможем запустить прямоточник, – сообщил Телониус. – Слышите, Корнелий?

– Слышу вас, Телониус. – Корнелий оглянулся на Червоточина, чей прорисованный рот теперь изображал презрительную ухмылку. – Каким образом? Повреждения мезонного слоя…

– Перенастроить магнитные кольца и направить поток водорода и гелия на уцелевшие участки. Единого вектора движения не получится… возникнут сильные колебания по тангажу… но корабль должен выдержать… Выдержит, Корнелий?

– Выдержит, – сказал Корнелий. – Еще как…

– А люди? – спросил Червоточин, чья улыбка стала еще кошмарнее. Не улыбка, а дыра в демпфер-скафе. – Люди выдержат, комиссар?

– …есть жизнь… – Корнелий отвлекся на Червоточина, и сказанное Телониусом не сразу дошло до сознания. – В глубинах Юпитера есть жизнь, – повторил Телониус. – Эти ламинарии… то есть не ламинарии, так их назвал… неважно… одна проникла сквозь решетку галереи и дотронулась… это как… как слияние… стал тем, что она… нет слов… иной уровень существования… невообразимое давление, гравитация, температура…

Плохо дело, решил Корнелий, вслушиваясь в прерывающийся голос Телониуса. Очень плохо… тело пока выдерживало, но разум отказывался функционировать, хотя обычно происходит наоборот. На предельных «же» сначала отказывает тело, а затем сознание вступает в жуткое состояние мерцания. Включения и выключения, спутанность, где не отличить наваждение от яви.

И, словно подслушав его мысли, Телониус сказал:

– Не бред, Корнелий… поверьте…

– Верю-верю всякому зверю, а тебе, лягуху, погожу, – пропел Червоточин. – А вот это называется безвыходной ситуацией, не так ли, комиссар?

Корнелию захотелось отвесить Червоточину оплеуху. Со всей силы. Хотя столь резкое движение, даже если хватит на него сил, порвет ему мышцы и связки.

– …не самое главное, – продолжал Телониус. И Корнелию пришлось приложить изрядное усилие к тому, чтобы слышать то, что он говорил. – Внутри Юпитера… не знаю, как назвать… резонатор… излучатель… передатчик… да, наверное, передатчик…

– Телониус, – сказал Корнелий, – о чем вы? Какой передатчик?

– Сингулярность, – сказал Червоточин. – Внутри Юпитера, как внутри любой звезды, сингулярность, Корнелий. Именно ее имеет в виду наш дорогой Телониус. Сингулярность, пульсирующая в такт передаваемой информации. Собственно, ее пульсация и есть информация. Вот что вам хочет открыть Телониус. А эти ламинарии – лишь случайные создания, оказавшиеся вблизи источника. Источника информации, предназначенной для… в общем, предназначенной отнюдь не им.

– Так вот в чем дело… – самому себе сказал Корнелий. – Вот что держало вас на Амальтее… не сингулярности вы изучали…

– Помните наш разговор о принципе единственности разумной жизни в мироздании? Каждая цивилизация завершает существование передачей накопленного знания… Благовести, как я кратко это называю, другой цивилизации, цивилизации-наследнице. Возможно, триллионы лет тому назад этот процесс был случайным, эстафета благовести прерывалась, информация терялась, рассеивалась, но потом был создан механизм, он гарантировал смерть-цивилизации сохранение накопленного за миллионы лет своего существования. Цивилизации смертны, Корнелий, длительность их жизни несравнима с существованием космических объектов – звезд, планет. И чтобы обеспечить восхождение разума по спирали развития, каждая новорожденная цивилизация не должна начинать на пустом месте. Это как икринка, из нее появляется головастик. А сама икринка – запас пищи, обеспечивающий его развитие до взрослой особи.

– Глас Господа… – сказал Корнелий. – Вы об этом, Червоточин? Хотите сказать, что на начальном этапе развитие человечества управлялось извне программой, составленной неведомыми нам смерть-цивилизациями, и эту программу вы называете благовестью. Так?

– Вы быстро уловили суть дела, – сказал Червоточин. – Это делает вам честь. В отличие от тех умников, кто отказался принимать мою гипотезу формирования Большого Красного Пятна… Да и само название – Юпитер – разве не символично? Не находите? Вы знакомы с мифологией?

– Господи, не ведают они, что творят… – тихо сказал Корнелий. – Не ведают, и ведать не хотят…

– И чего же я не ведаю, комиссар? Что скрыто от моего взора?

– То, что происходит вокруг вас, Червоточин… Возомнили себя творцом, богом? Да как угодно! Каждый имеет право на сумасшествие… Но знаете ли вы, Червоточин, в чем коренное различие бога и человека?

Червоточин деланно всплеснул руками, но с такой силой, что ладони проникли друг в друга, руки слились в единое целое, отчего он вдруг стал похож на огромную амебу или, вернее, на живую демонстрацию задачки из учебника по высшей топологии.

– Неужто вам, Корнелий, это открыто? Впрочем, о чем я? Почему комиссару по братству не иметь прямого канала связи с высшим существом?

– Бог творит из ничего, а человек не обладает такой способностью, Червоточин. Человек не может творить из пустоты, из нуля, из абсолюта, что, кстати, доказывает ваша гипотеза благовести. Человеку нужен исходный материал… Даже добро он творит из зла, потому что его больше не из чего сотворить. И вам, возомнившему себя Господом, требуется исходный материал для создания грандиозной иллюзии, туда вы всех нас погрузили, включая и себя самого!

– И какой же материал я, по вашему уверению, использовал? Позвольте поинтересоваться.

– В том числе и мой. – Корнелий поднес указательный палец к виску. – Мое увлечение древней научной фантастикой вас столь потешало. А большая часть того, что я наблюдаю вокруг со своего прибытия на Амальтею, взята именно оттуда. Я могу указать цитаты, Червоточин. Ведь именно так и должно поступать при написании научных работ? Точно указывать, что данное утверждение – цитата, и скрупулезно делать ссылки на первоисточник – автора, название, страницу. Но вы, взявшись творить собственный мир, не озаботились подобной мелочью – имена Стругацких, Лема, Кларка и других фантастов для вас ничего не значат! Свой мир вы сотворили из обломков их воображаемых миров. Хотите знать, откуда вы извлекли идею падения «Тахмасиба» на Юпитер? А идею Гласа Господа? Я сомневаюсь, что и теория червоточин разработана вами. Возможно, и ее вы позаимствовали…

Корнелий не успел закончить. Слитые воедино руки Червоточина внезапно вытянулись, раскрылись хищным зевом. Создалось впечатление, что к комиссару рвануло жуткое чудище – безглазое, но зубастое. Из разинутой пасти также внезапно, на грани восприятия вырвалась еще одна пасть, поменьше, и проломила грудную часть демпфер-скафа.