Роман Корнеев - Перемирие

В какой прошлый раз?!! Он тряхнул головой, стараясь развеять предательский туман в памяти.

– Ты изменился, Серега.

Тот весь сжался, сник, словно услышал о чем-то настолько ужасном и притом неотвратимом, что и представить сложно.

– Ты знаешь, я женился после твоего… отъезда.

К чему это он вдруг?

– Поздравляю. Честное слово, я очень рад за тебя.

– Спасибо. Правда мы уже развелись, но все равно спасибо. Однако. В общем так получилось, что мы перестали с ней понимать друг друга. Пока был ты… Когда я узнал о том, что ты ушел, для меня словно что-то оборвалось, я очень переживал все это, и такое не могло не повлиять на наши отношения.

Серега опустил голову.

– Она избавилась от ребенка, вот что самое ужасное. Ты ведь знаешь, когда вы все начали… Эти уходы в бой, многое в миру с ними стало гораздо проще. Да.

Он ничего не понимал в происходящем и все больше начинал чувствовать такое давно и прочно забытое чувство, как любопытство, что же здесь, в конце концов, происходит?

– А недавно я ходил на твою могилу.

А вот это уже интересно.

– Когда?

– С месяц, убрал всё там, осень начиналась, цветы позасыхали, а так – хоть листья с деревьев налетят, красиво будет. Ты все еще любишь опавшие листья? Помню, ты гербарии засушивал, так что потом всю зиму пахло.

– Хм… не помню особых ощущений за последний месяц… а листья, что ж, листья опалые это всегда хорошо.

Снова помолчали.

– Серега, что здесь творится? Почему всё не так? Можешь ты мне ответить на вопрос или нет?

– Вопрос не совсем ко мне, но постараюсь. Люди боятся.

– Кого? Нас?!! – в ответ лишь качание головой.

– Не вас, как людей, индивидуумов, а вас, как явление, как класс.

– И ты тоже боишься?

– Все боятся. Даже я, хотя и по другой причине. Я остался, хотя и имел возможность. Предпочел, так сказать. Теперь ваши смерти, страдания, боль… правят нами. Это ломает человека.

– Но это же нечестно, так относиться к живым… да, к живым, в конце концов, людям. «Как к классу», это жестоко, ты хоть понимаешь, что подобными вещами вы сами себя заводите в тупиковую ситуацию? Абсурдную!

– В тупиковую – да, но не абсурдную. Мир – правилен. Теперь – правилен. Все антагонизмы ушли в бой. Ушли с вами, а нам только и остается, как пользоваться плодами того, что называется «обществом с нулевой энтропией».

– Слова.

– Ты забываешь, что ты в миру. Здесь слова играют б ольшую роль, чем дела. В бою ведь наоборот, так?

Он согласился. Да, это действительно так. Но ежели… тогда…

– Кажется, Серега, я тебя понял.

– Мы поняли друг друга.

Он встал, посмотрел на стенные часы и демонстративно зевнул. Кажется, он засиделся. Спасибо этому дому…

– Ты извини, Серега, что я не могу посидеть подольше, дела, знаешь ли, рано вставать. Пойду.

Серега проводил его до дверей, помог накинуть плащ.

И уже уходя, он задал другу последний вопрос:

– Ты считаешь, что всё было зря?

– Нет.

Они попрощались, дверь захлопнулась, скрипучая кабинка лифта поехала вниз, тихими щелчками отсчитывая этажи. Он, наконец, понял, что же было странно в поведении Сереги.

Тот был мертвецки пьян.

VII

Его шаги гулко раздавались на лестничной площадке старого дома, перила жалобно скрипели, не в силах вынести тяжесть ладони.

«Зачем, скажи, ты сюда пришел, кто тебя здесь ждет?»

Но ответа на эти вопросы не было, сколько ни размышляй. Ноги не первый раз сами несли, как не послушаться своего собственного тела? Перемирие не желало оставлять его в покое, продолжало терзать его и так уж натруженную душу. Что делать тому, кто не знает, зачем он вообще здесь находится. Уход в перемирие – не волевое решение, не заранее обдуманный шаг, это просто данность, с которой приходится мириться. Просто он не мог подозревать, что его ждет в родном миру. Серегины слова не шли из головы, уж он-то был человеком, знавшим его как облупленного, так почему же?

Недовольство происходящим мучило его всё больше и больше. То, что происходило вокруг его персоны, в бою называлось ясно и просто – предательство. Как это назвать в ставшем ему совершенно чужим миру, он не знал.

Ирина стояла на пороге и улыбалась.

– Милый, куда же ты ушел? Все тебе так обрадовались, и вот, в самый неподходящий момент ты уходишь, даже не сообщив мне. В глупое же положение ты меня поставил.

Дружеский журящий тон.

– Я был у Сереги – ты должна его помнить.

Он был готов поклясться, что ее улыбка слегка дрогнула.

– А, тот твой давний приятель, вы еще учились вместе.

Его передернуло.

– Прекрати улыбаться. Сейчас же прекрати!

Улыбка не погасла, а только приобрела неуловимый материнский оттенок, и голос, таким голосом увещевать заигравшихся в солдатики маленьких детей.

– Что ты такое говоришь, милый, ты не устал? Плохо выглядишь… Верно ты сделал, что оттуда ушел, замучили тебя, только с дороги, намаявшегося… завтра никуда не пойдем, будем дома фотографии смотреть, помнишь, ты хотел?

Он тихо застонал, натыкаясь на эту непробиваемую стену. Он всего ожидал, но чтоб такого?!! Ирина все щебетала вокруг него, помогая снять плащ, закрывая за ним дверь, осторожно подталкивая дальше, на кухню… Он почувствовал, что постепенно съеживается, закрывает сознанию путь к… к чему, он понять не смог.

Внезапный порыв швырнул его тело назад, а когда в голове немного прояснилось, он увидел, что его кулаки вцепились в тонкую ткань платья Ирины, так что та начала трещать.

– Замолчи!

Она подчинилась, не пытаясь даже вырваться. Ее и без того маленькая фигурка казалась совершенно крошечной рядом с его руками. Но не беспомощной. Почему-то оставалось ощущение, что сила на ее стороне, он никак не мог сломить эту силу.

– Ирина, черт тебя побери, как до тебя докричаться?!! Ты же меня не слышишь, не притворяйся!

Она молчала, спокойно и ласково глядя ему прямо в глаза.

– Ты же любила меня, ведь когда-то это было настоящей любовью. Не этим фарсом. За что ты меня так ненавидишь, что способна делать настолько больно? Эта вся фальшивая ласка, этот театр одного актера и идиота-зрителя… почему это происходит? И главное, зачем? Просто ради старого… не верю. Из-за страха – нет! Не молчи, скажи хоть что-нибудь, почему ты молчишь?!!

Он чувствовал, отчетливо чувствовал дикий стук сердца за этой непробиваемой броней, но как до него добраться?

Невероятная ярость проснулась в его душе, ломая все устои, круша весь тот налет разума над подсознанием бойца, что еще оставался у него под черепом.

Он слегка напряг мышцы рук, разрывая тонкую ткань, даря страдание плоти, что под ней скрывалась. Он сделает, наконец, так, что она раскроется, выйдет из-под скорлупы!

Он избавил ее тело от последней тряпки, нарочно доставляя боль. Его мутило от всего происходящего, но рефлексы делали свое дело. Он навалился на нее всем весом, теряя последний контроль над собой, проваливаясь в захлестнувшую его бездну.