А. Седых - Башня Континуума. Слава Резонансу

Теперь Дэниэлу стало жутко. Он, наверное, даже сильно побледнел.

– Я тебя напугал, да? – спросил Ричард с кривой ухмылкой.

– Иди ты к черту! Псих ненормальный!

– Ладно, Дэнни. Ты мне не веришь. Никто не верит. Я все понимаю. Откровенно говоря, я бы и сам не поверил… хорошо. Забудь об этом, договорились? Это уже не так важно. Подпиши бумаги и приди в понедельник на работу. Иначе эти мерзавцы из совета от тебя не отвяжутся…

Он замолчал, когда к ним заглянул еще один психиатр, куда более моложавый, улыбчивый и дружелюбный, чем его патрон. Он поприветствовал Дэниэла вежливым кивком.

– Лорд Торнтон, мистер Ланкастер, не хочу вам мешать, но должен напомнить, через десять минут у нас по расписанию сеанс терапии.

Обаятельная физиономия Ричарда слегка перекосилась. Он скрежетнул зубами, явно давя вспышку гнева.

– Опять вы со своими задушевными разговорами! Зачем мы вообще разговариваем о моих женах, родителях, детях, работе? Какая невероятная скукотища.

– Неправда. Мне на самом деле весьма интересны наши беседы, лорд Торнтон, – сказал психиатр, глядя на их милость с неподдельной симпатией. – Кроме того, ваше лечение не может и не должно состоять только из сильнодействующих препаратов. Это неправильно. Поймите, я о вас забочусь…

– Вот именно. Заботитесь! Не оставляете в покое ни на секунду! А мне надо работать! Я должен заниматься вычислениями! Это и так очень сложно, а вы меня постоянно отвлекаете и сбиваете.

Его глаза опять стали делаться неживыми и похожими на лаково блестящую ляпис-лазурь.

– Вашими вычислениями, связанными с машиной времени? – ласково спросил психиатр.

– Да.

– Ох. Только не волнуйтесь. Давайте сделаем так – сегодня никаких разговоров. Вы просто побудете у себя и займетесь этими вашими вычислениями, а я посижу рядом и заполню кое-какие формуляры. Медицина… сплошная бюрократия. Если все же захотите поговорить, я к вашим услугам. Если нет, ничего страшного.

– Тогда я пойду, – сказал Ричард нетерпеливо и встал. Дэниэл тоже поднялся.

– Не обижай ее.

– А? Конечно, нет.

– И не надо глупостей. Делай то, что тебе скажет Мерфи и совет директоров. Знаю, тебе все это неприятно, Дэнни, но прошу, даже умоляю, потерпи.

– Иначе они меня убьют, да?

Ричард легонько похлопал его по щеке.

– Нет, Дэнни. Убивать тебя не будут – пока. Но превратить твою жизнь в сущий ад смогут вполне. И это, поверь, не художественное преувеличение.

Дэниэл проводил его взглядом и посмотрел на психиатра.

– Вы хорошо знакомы с лордом Торнтоном? – спросил тот очень тепло и сочувственно.

– Да. Ричард очень дружил с моим старшим братом, и я тоже… скажите. Он поправится?

Психиатр покосился в коридор и прикрыл двери. Потом поведал Дэниэлу, что, помимо стандартных лечебных процедур, они с коллегами каждую неделю проводят консилиумы касательно состояния их милости. И не только потому, что лорд Торнтон богат и знаменит, а еще и потому, что они находили его случай весьма интересным.

– Я могу говорить с вами начистоту?

– Ну, валяйте. Вряд ли будет хуже, – сказал Дэниэл.

Психиатр кивнул.

– Так вот. Откровенно говоря, мы до сих пор не сумели поставить ему точный диагноз. Кое-кто из моих коллег считает, что у него параноидальная шизофрения. Или же пресловутое биполярное расстройство, причем как бы застрявшее в маниакальной фазе. Я так не думаю. Я не вижу у него признаков резкого изменения или распада личности. А равно и ярко выраженных проявлений мании. По существу, лорд Торнтон практически здоров… если не считать того, что им завладела сверхценная идея. Вернее, две, и они причудливо переплетаются…

Доктор прервался, чтобы угостить Дэниэла мятной конфеткой.

– Спасибо.

– Не за что. Так вот. Лорд Торнтон считает, будто ваши чипы несут угрозу… и он считает, что может избежать этой угрозы, построив машину времени.

Когда доктор сформулировал диковинные фантазии Ричарда вслух в двух лаконичных предложениях, все это сделалось еще более странным.

– Во имя Красного Императора Мао! Я все равно не понимаю, откуда он все это взял?!

– Если вам интересно, я полагаю, на почве стресса и переутомления у него включился и сработал столь причудливым образом защитно-компенсаторный механизм. Возможно, в эти диковинные фантазии трансформировалась застарелая и крайне серьезная психологическая травма.

До сих пор Ричард никогда не казался Дэниэлу человеком тонкой душевной организации, страдающим от психологических травм.

– Что за еще травма? – поинтересовался он, перекатывая во рту мятную конфетку.

– Я надеялся, что, может, вы прольете свет на этот вопрос?

Дэниэл действительно не сумел сказать ничего дельного касательно душевных травм Ричарда и только развел руками.

– Ладно. Знаете, по существу это ведь не так уж важно. Я считаю, первостепенная задача – вернуть его к нормальной жизни, а не разбираться, что и почему произошло, возможно, много лет назад. В любом случае, прошлого уже никак не изменишь.

– Согласен, – не стал спорить Дэниэл. – Но что тут можно сделать? Можно ли сделать хоть что-то?

– Ну, вы не можете остановить производство Девятьсот Двадцатых, верно?

Дэниэл покачал головой. Что бы ни случилось, титаническая, неподъемная машина по зарабатыванию триллионов денег уже пришла в движение и перемолола бы в кровавую труху каждого, кто встал у нее на пути.

– Что ж. Значит, нужно пойти по пути меньшего сопротивления. Оставить его в покое, не разубеждать, не взывать к его здравому смыслу, а позволить продолжать заниматься вычислениями. И построить машину времени.

– Ха! – сказал Дэниэл. – Здорово. Жаль, это невозможно.

– Мы с вами понимаем, что это невозможно. Однако это должен понять сам лорд Торнтон. И, может быть, пережитый катарсис заставит его вернуться к реальности. Если мы не в состоянии убедить его в бредовости этих идей, так сказать, извне, мы должны сделать это изнутри. Если вы понимаете, о чем я.

– Или это поможет… или этот придурок окончательно и бесповоротно свихнется, – мрачно сказал Дэниэл.

– Да. Рискованно. Но у вас есть другие предложения?

Как только не называли ее за минувшие пять столетий. Молох и Мамона – то были самые мягкие из ее прозвищ. В официальных документах ее именовали выспренно, холодно и неуклюже – Ланкастеровский Деловой Центр. В путеводителях – главной, самой великолепной, выдающейся и вдохновляющей столичной достопримечательностью. Ее заслуженно называли величайшим архитектурным шедевром всех времен и вечным памятником человеческому гению и несокрушимой силе человеческого духа. И все же, чаще всего, ее называли попросту – Копилкой. Не слишком красивое, поэтическое и лестное имя, если вдуматься хорошенько, но со временем она притерпелась и даже беззлобно посмеивалась втихомолку. С высоты своего роста в тридцать тысяч футов Копилка научилась взирать отстраненно и философски вообще на многое.