Кирилл Берендеев - Свои и чужие

– Я показала тебе внеземную цивилизацию, – отрешенно говорит Агата. – А ты вел себя по-дурацки: пинал камни, пытался шутить. Я думала, могу доверить тебе это.

Мое сердце забилось чаще.

– Можешь, конечно. Я об этом позабочусь, как и ты. Только вот не уверен, что это хорошая идея, нам бы больше информации.

И тут Агата, моя Агата, сказала то, что заставило меня похолодеть.

– Собираюсь забрать его домой. Скоро лето, сезон туристов. Они, ну, знаешь… бесцеремонные. Я его нашла, мне и отвечать.

А мне только руками развести. Хлебаю сладкий чай, на душе, мягко говоря, очень неспокойно. Но я с тобой, Агата, я с тобой.

– Хорошо! – выпаливаю. – Но где его держать? А когда оно проснется – что тогда?

Смотрит на меня, как на дурака, и я внезапно злюсь. Я ради этой девочки – не ради «змеи» из пещеры – проделал сотни километров, и вовсе не для того, чтобы на меня раздражались.

– Агата, – сохраняю остатки терпения, смотрю ей прямо в глаза. – Не надо. Это очень опрометчиво.

Вызывающе смотрит в ответ. Интересно, она умеет по-другому? Потому что я начинаю уставать.

– Ты со мной, или нет?

***

Снова топим ботинки в пыли. Внеземное нечто подросло и сменило цвет на красный. Теперь оно едва помещалось в «инкубаторе» – гладкое тело плющилось о стенки, оставляя жирный след, шипы покорно сложились вдоль тела.

– Красный – цвет опасности, – осторожно замечаю. – Агата, мы же ничего о нем не знаем.

– Ага, – отрезала та. – Кроме того, что это он сейчас в опасности.

Подразумевая камнепад и туристов. Откуда это внезапно проснувшееся материнское чувство? Хотел бы я, чтобы оно было в отношении наших общих детей, но реалии таковы, что мы тащим в машину стеклянный бокс с жирной инопланетной массой. Закусываю губу.

– Не бойся, – пренебрежительно бросает Агата, давя на газ. – По капсуле видно, что он еще не развился. Уступает в размерах. Ему защита наша нужна, а не отвращение.

Подустал я от пренебрежения в диалогах, в целом и в частности. Опасливо глажу бок стеклянного бокса.

– Хорошо, хорошо. Не брошу я его, если ты об этом. Я же на это неспособен.

Последняя фраза звучит рефреном, но Агата не замечает.

***

Оно способно есть. Агата положила ему брокколи, хлеб, протолкнула обрезки сырого и жареного мяса в отверстие вентиляции. У него есть рот: он открылся, обнажив грядку востреньких, почти человеческих зубов – и просто зачавкал все положенное. На душе стало еще хуже.

– Агата, он ест!

– Замечательно, – откликнулась подруга детства. – Ему подходит земная еда. Отлично!

Ой ли… капсула почти трещит по швам, а Агата не замечает опасности. Красный цвет тельца стал багровым. Узнать бы, что его насыщает, не наше ли внимание.

Разглядываю «капсулу». С тварью такого размера я, наверное, справлюсь. А если нет, на Земле ведь обязательно найдется оружие для таких, как он. Я был полон решимости гасить эту тварь, если вякнет на Агату.

– А где его родители? – мой голос груб и одновременно испуган. – Уже в пути?

– Едва ли, – безмятежно отзывается Агата. – Мне кажется, он, ну, выпал из звездолета, или как там зовут их корабль. В общем, он здесь случайно. Но смотри, он растет!

Я вижу. К сожалению, я это вижу. Багровое тельце наливается фиолетовым, шипы заострились. Рот, что обнаружился во время кормежки, хищно улыбается. Не знаю, на кого он похож. Пятьдесят на пятьдесят – на папу или маму, и мне очень страшно подумать, кто за ним прилетит, такой же, но большего размера. Агата сбрендила, а я просто слаб ей возражать.

Да нет, даже не ей. Просто я когда-то очень сильно устал, и с той поры еще не отдохнул настолько, чтобы восполнить эти силы. Мне никто в «хлеборезку» не бросал брокколи и разные виды мяса, до всего приходится догрызаться самому. Спину встречает жесткий и неудобный матрац, Агата сопит в спальне.

Тварь в коридоре. Не сопит, но равномерно дышит – вверх и вниз. А где-то там, в другой галактике, Катя удивляется тому, что я не вышел на работу.

***

Потом он стал переливаться, и это придало мне сил.

– Агата! – кричу на всю квартиру. – Отнесем его обратно в пещеру. Я прошу, нет, умоляю!

И мне звонили с работы. И Катя. Мой мир пошел как-то наперекосяк, но сейчас я думал даже не о собственной персоне. Мне не нравилось, что он переливается, серьезно. Это какой-то нездоровый прогресс.

– О, супер! – Агата вдохновленно смотрит на внеземную тварь. – Ему подходят наши условия.

Холодею где-то в области чуть ниже сердца. Оно же исправно бьется, словно давая мне шанс исправить ошибки.

– Если ему подходят наши условия, – не чувствую губ, – значит, и родителям подходят. Они же прилетят сюда, Агата. Истребят нас.

Она резко оборачивается ко мне.

– Знаешь, почему я позвала именно тебя? Ты всегда был особенным. Особенно добрым, по-настоящему.

Я молчу. А что мне сказать?

Одновременно происходят два события. Капсула за спиной разлетается вдребезги, и Агата падает на пол, хватаясь за сердце. Я же в ступоре, в анабиозе, как та тварь, хочу быть и здесь и не здесь. Аж целых две секунды.

– Агата! – бросаюсь к своей девочке, по лицу струятся слезы. Да плевать! – А-га-та! Аа!

– АА! – ревет багровое чудовище за спиной. – АГАТА!

Убью его. Бегу на кухню, ищу нож. Тот, что нашелся, испачкан кремом – мы с Агатой ели торт. Хоть и вредная она, но ели торт. И все у нас было, есть и будет. Мне бы только убить это чудовище.

Оно все ревет, заношу над ним нож. Ползет к Агате – неужели есть еще дураки, кто сознательно к ней тянется? Оставляет жирный след на полу. Рука дрожит.

– Пошел вон! – я хотел бы звучать грозно, но плач сводит все на нет. – Убирайся, на хрен, с Земли!

Тварь ложится на спину и поджимает «ноги». И как я их не заметил? Мелкие, противные, по двадцать штук с каждой стороны жирного тела. Поддаю его ногой, как когда-то камень в пещере. Не больно он тяжелый, отлетел аж к балкону. Бросаюсь к Агате

– Ну что ты, – бормочу, параллельно давя на кнопки «103». – Слиться вздумала? Это ведь не в твоем стиле. Не прощу.

Приехавший через двадцать минут доктор скорой констатирует смерть от инфаркта. Смерть Агаты, той, что с ежиком, и делает вид, что крутая и курит. Той, которой 28 лет, которая просто хотела кого-то опекать, и, возможно, кого-то любить.

***

Мы сидим друг напротив друга. Я с пистолетом (вот уж не думал, что мне реально понадобится травмат, что таскал с собой в сумке для спокойствия), он же лупоглазит. Да, глаза у него тоже прорезались. Почти человеческие, да и все почти реально. Но я не приемлю той реальности, в которой больше нет Агаты.

– Я тебя убью, – буднично сообщаю, – если только дернешься.

Он ворочается, продолжает марать паркетный пол.

– АГАТА ХОРОШАЯ

– Я знаю, а ты-то каков? Почему, почему так? – я до боли стискиваю рукоятку травмата. – Ты ее убил?