Сергей Магомет - Великий полдень. Роман

Среди сплошь безвестных уголовных рож, я разглядел одну знакомую, в которой распознал известного по телевизионным новостям легализировавшегося громилу по кличке Парфен. У них, между прочим, у всех завелись почему-то нарочито крестьянские имена: Трофим, Игнат, Семен, Макар, Парфен, Ерема… Словом, разбойники отмороженные, самые отъявленные. У них как раз слушался в своем роде программный доклад с перспективами на начавшийся год. Доклад был подготовлен явно с прицелом произвести эффект на начальство. Я даже успел уловить несколько впечатляющих цифр.

– Серж, – ласково сказал мне этот Парфен, когда я оказался ломящимся от жратвы за столом в компании с развратными девицами, – мы знаем, что ты творческий человек… – «А творческие люди все придурки», – видимо хотел продолжить он, но продолжил иначе: – Ты вынашиваешь грандиозные планы, чтобы еще больше прославить нашу Москву-матушку да и всю Россию…

Парфен был рыж, раж и имел ядреные зубы, которыми, пожалуй, мог бы без труда загрызть акулу. Таким экземплярам, как он, самое место в зоопарке. У него, кстати, имелся младший брательник, Ерема, такой же вепрь с рыжим чубом, скромно державшийся по правую руку от старшего брата и культурно икавший в молоткастый кулак.

«Когда это она стала вашей, гориллы?» – надо было спросить мне, но я не стал размениваться. В конце концов, их тоже можно понять: и они мечтали наложить лапы на этот перл градостроительства.

– Она ведь наша, – задушевно продолжал Парфен, – наша Москва, то есть общая.

Он поднес мне бокал с шампанским золотисто-медового оттенка.

– К сожалению, мне пора, – сказал я, поднимаясь.

– Понимаем, понимаем, ну как же, – кивнул Парфен, – дела. Но перед тем, как нас покинуть, уважьте, господин архитектор, поделитесь с народом творческими планами. Не откажите народу.

В битком набитом помещении, наподобие парламентского зала в миниатюре, послышались отдельные хлопки, одобрительные крики и рыгания. Не хватало, пожалуй, лишь кумачового лозунга во всю стену: «Народ и мафия – едины!»

– Пошли вы в жопу, уважаемые… – начал я, поставив нетронутый бокал на стол. Я был уверен, что они не станут со мной связываться, потому что в случае чего Папа им бошки поотворачивает.

– Сразу видно интеллигентного человека, – скромно вздохнул Парфен, словно устыдившись за меня.

– Угу, – засопел его брательник.

Я даже застыдился. Может, напрасно я так с народом.

– Вообще-то, уважаемые, – признался я, – в настоящий момент у меня абсолютно никаких творческих планов. Я уже все сделал, и вынашивать мне, слава Богу, больше нечего…

Парфен горячо и с некоторой подобострастностью пожал мне руку.

– Наш почетный гражданин слегка мнителен и суеверен, но, без сомнения, что-то вынашивает, – объяснил он собравшимся. – Поскольку не может не вынашивать как творческий человек. Так что не будем, граждане, лезть своими наглыми рылами в его творческую лабораторию, а лучше пожелаем всяческих успехов… В любом случае, – обратился он ко мне, продолжая тискать мою руку, – спасибо, Серж, что пришли.

Он сделал знак младшему брательнику и своим «быкам» и меня без задержки бережно повлекли в обратном направлении, доставили точно на то место, откуда забрали. На прощание просили передать привет Папе, а также, если что, и «генералиссимусу».

«Если что»!.. «Передать привет генералиссимусу»! Так вот в чем все дело!

Некоторое время я, как бабочка, порхал по Москве, навещая то одного, то другого знакомого, но, тем не менее, медленно, но верно, продвигался по направлению к Западному Лучу. Я знал, чем дольше буду откладывать визит к Майе, тем большая чепуха будет лезть мне в голову. Я позвонил ей как только вернулся из Деревни. «Жду тебя, Серж», сказала она, и у меня перехватило дыхание. Она меня ждет. В ее тоне чудилось нечто многозначительное.

Я уже находился в Центральном Секторе и решил заглянуть в нашу домовую церковь. Может быть, удастся узнать от о. Алексея подробности истории с «генералиссимусом». Все равно по пути.

Центральный Сектор, расположенный соответственно в самой сердцевине Москвы, разбитый по вертикали, как и другие Лучи, на автономные многоэтажные уровни, был устроен по особому плану – в виде города в городе или комплекса в комплексе. Центральный, а точнее внутренний Сектор, ограниченный внутренними фасадами Лучей, был окружен широким зеленым кольцом площадью в несколько квадратных километров. Что-то вроде Садового Кольца, – но только не мифических, а настоящих фруктовых садов. Кольцо было заключено под стеклянный колпак. Освещение здесь было искусственное, но чрезвычайно приближенное к солнечному свету. Микроклимат соответствовал текущему времени года, хотя был несколько умягчен и по своим параметрам приближался эдак к ялтинской благодати. Таким образом в январе здесь царила не то поздняя осень, не то ранняя весна. Обилие света. Без машин и копоти. С чудесными яблоневыми и грушевыми деревьями, которые возделывались по последнему слову агротехнической науки, а осенью, как полагается, плодоносили.

Чистота в Москве была необыкновенная. Папа лично заботился об это так неистово, что соответствующие хозяйственные службы буквально сбивались с ног, пытаясь добиться идеальной стерильности. Целую компанию развернул. В этом смысле Папа, пожалуй, даже перебирал. Например, инкогнито инспектировал московские уборные. Тут у него, к слову сказать, был «пунктик», гипертрофированная чистоплотность, перерастающая в манию. Он не мог пройти мимо любой двери, на которой были изображены человеческие фигурки, чтобы не завернуть и не ополоснуть руки… В общем, очень чисто было в Москве. Но ведь это и прекрасно! Чистота – залог здоровья.

Я шел вдоль аллеи, перекинув пальто через руку, с удовольствием ступая по естественно упругой грунтовой дорожке. Земля на газонах была черна, и кое-где на ней уже виднелись зеленые травинки.

Деловой полдень был в разгаре. Бизнесмены, служащие, посыльные, серьезные девушки так и сновали туда-сюда. Встречались, правда, и такие личности, которые прохаживались по аллеям или сидели на скамейках, явно коротая досуг, не обремененные особыми делами, и просто наслаждались атмосферой. Мне всегда доставляло удовольствие наблюдать за такими индивидуумами, способными ценить прекрасное, и казалось, что у нас есть какая-то общая тайна, которая нас объединяет, дает истинное ощущение жизни.

Центральный Сектор представлял собой несколько срощенных друг с другом разновеликих небоскребов, составленных по типу непропорциональной, многоярусной пирамиды. Она покоилась на основании, которое, в свою очередь, представляло из себя как бы еще большую пирамиду, только обращенную вершиной вниз и скрытую под землей.