Сергей Магомет - Великий полдень. Роман

Все это я по порядку изложил о. Алексею. Я думал, он вникнет, станет расспрашивать меня о подробностях моего странного сновидения, но о. Алексей, бывший инженер, не придал сну никакого значения и без колебаний объяснил все с самых что ни на есть естественнонаучных, даже банальных позиций. Ерунда, мол, все это, Серж. Суемыслие. Мол, думал ты накануне об этом – вот оно и приснилось. Только и всего. Прибавил только: «А окрестить тебя, дружочек, действительно давно пора…»

О. Алексей уже откушал у себя на втором этаже и, хотя служба была еще не скоро, спустился в свою служебную комнатенку, где обычно готовился к службе. Теперь он, в полуоблачении, сидел и, прищурясь, смотрел телевизор. Я поцеловал его руку, он кивнул, я присел на соседний стул.

Шли новости. Навстречу выборам. Государственный совет призывал народ к сознательности. Конфликты между отдельными ветвями власти имелись, но незначительные, и военные наконец объявили, что готовы повсеместно гарантировать нейтралитет и условия для свободных выборов. Об этом заверял в частности наш горе-генералиссимус Сева.

– Глядите-ка, батюшка, у него и сейчас на лбу шишка от вашего щелчка! – весело сказал я для затравки разговора, давая понять о. Алексею, что уже в курсе последних событий. – Всего-то, оказывается, и хлопот! Что значит вмешательство свыше !

– А что ж, – усмехнулся о. Алексей, – прикажешь что ли из-за этого Москву с иконами обходить? Много чести.

– А что Папа? – спросил я. – Как он теперь – простит нашего маршала?

– Конечно, простит. Уже простил. Он, слава Богу, к заповедям Христовым теперь ревнив стал.

– Это почему же? – не утерпев, поинтересовался я. – Неужто последнее покушение так повлияло?

О. Алексей пропустил мой вопрос мимо ушей.

– Господь не оставит Папу без присмотра, – продолжал он. – Недаром приставил к нему этого доброго ангела… Рядом с ним теперь чистая кроткая душа. Папа будет держаться за нее, и его собственная душа потянется к чистоте. Это для него пример и опора. Своего рода оселок.

Я изумился его словам. Уж не Альгу ли он имеет в виду? Это ее, чистую и добрую, Господь приставил к Папе, чтобы умягчить его душу?

– Да и что было прощать-то? – продолжал о. Алексей. – Папа премного поумнел и научился управляться с мелким бесом. Ему ведь теперь не супротив бесенят, а супротив самого Сатаны надобно вооружаться!.. А ты, Серж, – вдруг строго прикрикнул он, – ты лучше за собой смотри! Как бы тебе самому с бесом не подружиться! – И не успел я опомниться, как он с размаху щелкнул меня костяшкой пальца по лбу. – Ты хорошенько подумай, о чем тебе со мной потолковать надобно! Брось суемыслие, да почаще молись и в храм ходи. Сатана он не дремлет! Сначала завертит, завертит, а потом – цап тебя! – и к себе за пазуху…

Он взял со стола нагрудный крест, поцеловал его и надел на себя. На этом наша беседа закончилась.

Таким образом и я вышел от о. Алексея, наставленный на ум, потирая на лбу шишку.

Мне действительно нужно было о чем с ним потолковать, но, странное дело, совсем не хотелось. Может, меня и правда завертел лукавый, а я и не заметил? Впрочем, я был уверен, что ничего дурного у меня в мыслях не было. Напротив, моя мечта о «прощальной улыбке» была возвышенной и кроткой. Я отнюдь не собирался тайно грешить, отнюдь не планировал супружескую измену. Никакого блуда я вообще не допускал. Все мыслилось мне совершенно по-другому и религиозная сторона дела, честно говоря, волновала меня в настоящий момент меньше всего. Если уж рассуждать о церковных догматах, то я не нарушал никаких установлений, а, пожалуй, даже двигался в направлении праведности. Несколько лет назад, в пору моей горячей увлеченности соблюдением религиозных правил, жена отказалась освятить наш гражданский брак в церкви. Ей казалось нелепой ситуация: венчаться после того как мы давным-давно были мужем и женой. «Браки совершаются на небесах», – говорила Наташа. Странно, но обычно строгий и дотошный в таких вопросах о. Алексей не настаивал и не напоминал. Я же надеялся, что все решится само собой. Главное, чтобы по-человечески. В глубине души я с грустью сознавал, что такой, как я есть, я Наташе не нужен. У нее давно образовалась своя отдельная жизнь, которая, как я видел, была ей дороже меня – со всеми моими проектами вместе взятыми. Обидно и горько, но как говорится против рожна не попрешь… Впрочем, это такие тонкие материи, что невозможно было подобрать слова, исповедоваться сколько-нибудь внятно – даже перед самим собой. Не говоря уж о взыскательном о. Алексее.

Выйдя от него, я решил для самоуспокоения (именно так!) зайти в церковь пока не началась служба, иначе пришлось бы отстоять ее всю. Я переложил пальто с одной руки на другую и шагнул в сумрачное сводчатое пространство, похожее на катакомбы первых христиан и озарявшееся немногими свечами и лампадами. Нужно было сделать три или четыре шага вниз по ступеням. Уж я-то, автор всего проекта, достоверно знал, что этот маленький храм на Ключах (как и другие – большие и малые храмы внутри Москвы) был возведен одновременно с самим комплексом с применением самых новейших технологий и материалов, но у меня было такое ощущение, что этим намоленым камням сотни лет, что от древности они вросли глубоко в землю и что благовонный запах воска и ладана повис под их сводами еще во времена приснопамятного Московского царства.

Внутри было почти безлюдно. Лики святых разом скрестили на мне взгляды. На пороге я слегка поклонился, перекрестился, потом сделал несколько шагов по направлению к затворенным царским вратам и иконостасу и тут заметил за колонной женскую фигуру. Это была Альга. Я сразу ее узнал и подумал: вот так случай – Альга тоже в храме. Пришел в храм и встретил Альгу. Казалось бы ничего особенного, чему тут удивляться? Однако я удивился.

Альга оглянулась и сдержано кивнула. Она была в красном шелковом платке и в окружении мерцающих свечей, икон, поблескивавших в золотых и серебряных окладах, смотрелась так естественно, словно сошла с портрета скрупулезного художника—реалиста. Мне даже не пришло в голову спросить: «Что ты здесь делаешь?» То, что я слышал о ней и о Папе от доктора – что она едва ли не секс-агент и так далее – казалось сейчас совершеннейшим вздором.

Минут пять мы постояли перед иконами. Перекрестившись, я ощутил что-то вроде прилива энергии и почувствовал, что именно теперь способен додумать до конца мысль об искренности и реальности моих отношений с Богом. Я мог путаться в догматике, толковании обрядов, таинств, нравственных установлений, но я не хотел ошибаться в отношении того, верю ли я в конце концов или нет! Не то как раз окажется, что бесы меня и впрямь завертели да и – цап! – за пазуху.