Стивен Полански - Отчет Брэдбери

Алан не был готов прекратить расспросы.

— Зачем ты меня создал? — спросил он меня. — Зачем меня создали?

Я сказал ему правду:

— Я не хочу говорить.

— А ты скажешь? — повернулся он к Анне.

— Скажу, — кивнула она. — Тебя создали для ужасных вещей.

— Зачем меня создали? — повторил он.

— Тебя создали для Рэя.

— Меня создали для тебя.

— Да, — ответил я.

— Зачем?

— Для того… — начала Анна.

— Я скажу, — перебил ее я. — Я несу ответственность.

— Что ты сказал?

— Я виноват, — ответил я. — Это моя вина.

— Это твоя вина, — повторил он.

— Да, — сказал я. — Тебя создали для меня, и это моя вина.

— Зачем меня создали? Теперь ты хочешь сказать?

— Не хочу, но отвечу. Тебя создали для меня. Чтобы в том случае, если я заболею или получу травму, ты появился бы и смог мне помочь.

— Я появился бы.

— Да.

— Откуда? — спросил он.

— Оттуда, где ты был, — ответил я. — Прежде чем попал к нам.

— Я появился бы, чтобы тебе помочь.

— Если бы я лишился глаза, — объяснил я, — у тебя взяли бы глаз и пересадили бы его мне.

— У меня взяли бы глаз.

— Да. Если бы мне понадобилась почка, у тебя взяли бы почку и пересадили бы ее мне.

— Что такое почка? — спросил он.

— Это часть твоего тела, очищающая кровь, — пояснила Анна. — У тебя их две.

— У меня взяли бы почку, — повторил он.

— Да. Если бы мне понадобилось легкое, его взяли бы у тебя.

Он посмотрел на Анну.

— Сколько у меня легких?

— У тебя два легких, — сказала она.

— У меня взяли бы одно, — повторил он.

— Или два, — уточнил я. — Если бы мне понадобилось.

— Я то, что едят, — проговорил он. — Я — еда.

— Ты — не еда, — возразила Анна.

— Если бы я заболел, — спросил он меня, — ты бы мне помог?

— Теперь да, — кивнул я.

— Сколько легких у Рэя? — спросил он Анну.

— Два.

— Если бы мне понадобилось легкое, у тебя взяли бы одно и отдали мне?

— Нет, — покачал я головой.

— Почему нет?

— Потому что я не был создан для того, чтобы помогать тебе.

— Я был создан, чтобы помогать тебе, — проговорил он.

— Да.

— Я — мешок с вещами, которые ты используешь, — сказал он.

— Уже нет, — возразила Анна.

Она постаралась вложить в свою фразу как можно больше уверенности.

Алан встал, опрокинув стул.

— Я для Рэя, — сказал он.

— Не волнуйся об этом, — сказал я.

— Теперь ты в безопасности, — сказала Анна.

Он поднял стул и швырнул его в стену.

— Я для Рэя.

— Да, — проговорил я.

— Не говори со мной, — велел он.

— Все в порядке, — сказала Анна. — Ты в безопасности.

— Я в безопасности, — повторил он.

— Да, — сказал я.

— С тобой ничего не случится, — сказала Анна.

— Со мной ничего не случится.

— Да, — подтвердил я.

Он взял со стола книгу о детях и бросил ее через всю комнату.

— Вот как, — сказал он.

— Все в порядке, — ответил я.

Он посмотрел на меня:

— Чего ты хочешь?

— Ничего я не хочу, — сказал я. — Только чтобы ты был в безопасности.

— Ничего, — повторил он.

— Ничего, кроме этого, — подтвердил я.

— Я иду спать, — заявил он. — Я не хочу, чтобы ты входил.

Анна встала:

— Алан.

— Ты тоже, — бросил он.

На следующее утро Алан с нами не разговаривал. Он не смотрел на меня. После завтрака он отправился в свою комнату, и мы не видели его до самого обеда, который прошел в молчании. После обеда — Алан почти ничего не ел — он вернулся в свою комнату до ужина. Анну это беспокоило — в одиночестве он мог как-то повредить себе. Она поднималась к его комнате каждый час, но он не открывал дверь и не отвечал ей. Только когда он выходил в туалет, мы понимали, что с ним все в порядке, что он хотя бы жив. За ужином он бросал нам отрывистые, лающие распоряжения, жевал так шумно, так грубо, как только мог, с набитым ртом бормоча ругательства.

— Ты сердишься, — сказала Анна. — Ты должен сердиться. Но мы — твои друзья. Мы здесь, чтобы тебе помочь. Мы тоже сердимся.

— Заткнись, — велел он ей. — Шлюха. Ведьма.

— Прекрати, — приказал я.

Каким бы я был отцом? Как обращался бы со своим сыном?

— Все в порядке. — Анна старалась смягчить ситуацию.

— Ничего не в порядке, — отрезал я.

Алан назвал меня «долбаная задница». Потом бросил мне:

— Мне стыдно за тебя.

Мне показалось, что он заплакал. Он побежал к себе и захлопнул за собой дверь. Мы больше не видели его до следующего утра.

У него было доброе сердце, и на следующий день он проснулся в раскаянии. Он позвал из своей спальни Анну. Она вошла и села возле него на кровать. Она пробыла у него довольно долго. Они обнимались и разговаривали. Когда они спустились вниз, было ясно, что оба плакали.

— Прости меня, Рэй, — попросил он.

— Ты меня тоже прости, Алан, — сказал я.

За завтраком он задавал вопросы. Помимо прочего, Анна объяснила значение цифр на его руке. (Он видел их всю свою жизнь и никогда раньше не задумывался, что они означают.) Анна рассказала ему про «команду Долли», преуменьшив угрозу. Рассказала о своей организации, о своем участии, об их миссии упразднить клонирование людей и в самом конце — об их планах на него. Когда она ответила на его вопросы (на один — «Что будут делать с другими клонами?» — она ответить не смогла), Алан встал из-за стола. Посмотрел на нас и очень спокойно произнес:

— Я этого не хочу.

Через несколько дней мы переехали в Калгари, где поселились в тесной и невзрачной квартире с двумя спальнями, расположенной на первом этаже на Четырнадцатой улице, на юго-западе. Если не считать номер в мотеле Тандер-Бея, где мы провели только одну ночь, это было самое паршивое место из всех наших домов в Канаде. Нам с Аланом снова пришлось делить одну спальню, и теперь, после того как он узнал о нашей с ним внезапной, ужасной, ненадежной близости, это оказалось гораздо труднее, чем в прошлый раз в Отаве, когда мы были совершенно чужими друг другу, он был плохо знаком с миром, сторонился всех и проявлял открытую враждебность, особенно ко мне. Кем и чем я оказался для него? Путь из Риджайны в Калгари был долгий, двенадцать часов, почти пятьсот миль. Мы сидели в грохочущем четвертьтонном грузовичке. Высокий пригнал его нам перед отъездом из Риджайны. Анна и я попеременно вели машину, пока другой ютился в середине, прижав колени к груди, а Алан тихо и мрачно сидел у окна. Мы все были мрачны. Высказанная правда отдалила нас и даже, чего никто не ожидал, сделала опасными друг для друга.

В первую неделю пребывания в Калгари у меня случился еще один инфаркт, на этот раз более серьезный, чем первый. Мы с Аланом стояли на улице перед домом и ждали. Никому из нас, насколько я помню — хотя я помню о том дне очень мало, — не хотелось разговаривать. Анна пошла за машиной. Было утро, начало июня, тепло и солнечно. На западе виднелись горы, до сих пор покрытые снегом. Калгари оказался для нас печальным местом, но расположен был очень красиво. В то утро мы собирались поехать в центр города, в ювелирный магазин на Стивен-авеню. Накануне вечером мы пытались придумать какой-нибудь способ, хотя бы символический, чтобы подчеркнуть личность Алана, и Анна решила, что мы купим ему перстень-печатку и выгравируем на нем инициалы — АГ. Она поделилась своей идеей с Аланом и со мной. Я думал, что это хорошая мысль, хотя не считал, что это заставит Алана почувствовать себя лучше или лучше отнестись к своей сложной реальности. (Дело обстояло именно так. Существовал ли он, мог ли он существовать, если я и без того уже существовал?) Алан принял это уклончиво, не возражал, но и не проявил энтузиазма. На тот момент мы не замечали, чтобы он вообще проявлял к чему-то энтузиазм. Возможно, еще и потому, что ни он, ни я никогда не жили по-настоящему.