Алексей Кунин - Бэкап

– А вот это совсем интересно, – развеселился Питер. – Послушай: « когда мы приведем этого сумасшедшего гайдзина к вам для психологического обследования, ваше мнение изменится ». – Ну ладно, я им устрою сумасшедшего.

– И что ты собираешься делать? – спросил я «сочувственно». – Если я могу чем-то помочь…

– Судя по всему, у комплекса весьма не слабая система защиты, – сказал Питер. – Попробую в ней разобраться и устрою спецназу пару сюрпризов. А ты можешь пока понаблюдать за периметром. Сообщи, если заметишь что-нибудь странное.

Питер углубился в интел, разыгрывая на вирталатуре неведомые гаммы, а я пробежался своими новыми возможностями по системе «Церебрума», пытаясь отыскать упоминания о защитных системах комплекса. Не найдя ничего существенного, обратился за помощью к Дживсу.

– К сожалению, ничего об этом не знаю, – огорчил тот, хоть я особо и не рассчитывал на ответ. – У меня нет доступа к подобного рода информации.

Что ж, оставалось только ждать, когда атакующая мощь полиции Токио схлестнется с защитной системой «Церебрума» под руководством Питера.

Следует признать, что, по крайней мере, в одном я точно превосходил Питера – в отсутствии потребности во сне. Во время обсуждения контракта я, конечно же, спросил Накадзаву, нельзя ли обойтись с виртуальной копией сознания также, как с любой программой: выключить и включить, когда придет назначенное время. Тогда нетерпеливый клиент вполне мог бы скоротать двадцать лет, до созревания клона, в благословенном цифровом анабиозе. Что может быть лучше: уснул, проснулся и вот ты уже снова в физическом теле. Но Акихиро меня разочаровал.

Как оказалось, погружение цифровой личности в бессознательное состояние более, чем на десять часов, приводило к постепенному распаду нейробайтов, как назвал Окадо составляющие ее мельчайшие информационные частицы. Причем скорость распада увеличивалась с каждым часом. Причины столь странной реакции на виртуальный сон, хоть над этим и бились несколько лабораторий «Церебрума», пока что оставались тайной за неизвестным числом печатей. Сам Мацумото считал, что проблема лежит не в области программного обеспечения, а на стыке нейрофизики и психологии. Так что клиент мог выбирать между вечным бодрствованием и кратковременными периодами забытья.

После неудавшегося штурма прошло всего несколько часов, а мой альтер-эго, в отличие от меня, уже начал зевать и все чаще клевать носом. За это время он еще раз успел переговорить с Ясунари, который клялся и божился, что не имеет никакого отношения к идее со штурмом, обвиняя во всем Пака. Начальника полиции Токио стоило пожалеть: ведь он, нежданно-негаданно, стал крайним для всех любителей покидать камни в чужой огород. Первым делом он выгреб от того самого премьер-министра, который, как был уверен Пак, всего пару часов назад склонял его к штурму. Впрочем, с извещением высочайшего недовольства звонил не сам премьер, а управляющий его протокольной службой, так что Пак, которому традиции и субординация не позволяли обсуждать начальство за глаза, был лишен возможности выразить свое удивление столь переменчивым поведением главы государства.

Затем по десятку основных голоканалов Японии цунами прокатились репортажи и новостные выпуски, где местные звезды катком прошлись по городской полиции вообще и Паку в частности, а риторические вопросы, вроде «за что мы платим полиции», или «как долго начальник токийской полиции усидит в своем кресле», перемежались звонками возмущенных родственников тех сотрудников «Церебрума», что коротали сейчас время в своих лабораториях. В общем, теперь Пак отдал бы приказ о штурме, разве что пристрели Питер в прямом эфире кого-нибудь из заложников, так что на помощь полиции в ликвидации моего биологического двойника надеяться не приходилось. Впрочем, главным было то, что он, судя по всему, не подозревал о моем самом непосредственном участии в организации штурма.

Питер выполнил обещание, данное Амели. Он перевел двух охранников, до той поры запертых в комнате отдыха, в один из пустующих на этаже офисов, а девушку и Накадзаву, после похода в душ, устроил на кровати, не забыв приковать их к спинке кровати, что наводило на мысли о съемках взрослого голокино. Однако, видимо, масса эмоций и событий, пережитых пленниками за последний день, была такой, что и девушка и старый ученый провалились в сон, едва головы коснулись подушек. Питер, в свою очередь, еще час поколдовав над интелом, сдвинул два кресла, улегся, не раздеваясь, в импровизированное ложе, и уснул. Линия Пака уже час оставалась немой, так что напрашивался вывод, что он тоже отбыл отдыхать, наверняка все еще переживая подставу со стороны премьер-министра.

Мы с Дживсом оказались предоставленными сами себе.

Я в задумчивости плавал где-то на окраинах вирт-системы «Церебрума», размышляя над новыми способами исправить ошибку Накадзавы. К этому моменту я окончательно решил, что идея обзавестись братом с равными правами на «Military and tactical Resources Inc» мне не по душе, так что, даже если бы совет директоров принял все требования Питера, мне с ним было не по пути.

Вообще, имея возможность почти целый день наблюдать за собой со стороны, я пришел к весьма удивительному выводу: оказывается, я сентиментален. Если бы меня кто-то упрекнул в этом еще неделю назад, я бы только рассмеялся ему в лицо. Разве может быть сентиментален человек, которого в свое время прозвали Ангольский палач, а некоторые особо рьяные журналисты называли «торговцем смертью»? Однако, наблюдая за отношением Питера к Амели или к Накадзаве, за его непонятной заботой о какой-то японке, да в конце концов, за его попытками договориться с Гранжаном о действии условий контракта для нас обоих, я все больше укреплялся в этой мысли. К тому же в памяти всплыли несколько событий из прошлого, подтверждающих мой вывод: вытащенный в Сулеймановых горах, ценой ранения, зеленый первогодок из соседнего взвода, в 2006-м; месячный запой после катастрофы, унесшей жену и детей, в 2035-м; голосование за кандидата от демократов в 2060-м.

Сейчас все это казалось мне таким наивным, глупым и слащаво смехотворным, что, будь я физически на это способен, то, без сомнения, сблевал бы. Просто удивительно, как я не замечал столь простых вещей раньше. А вывод из всего этого был только один – Питер Рыкоф, девяносто трех лет, слишком уж зажился в мире материального, так что я буду тем, кто окажет ему услугу и поможет избавиться от невыносимой тяжести бытия. Дело было за малым – найти время, место и способ.

В очередной раз прослушивая, в надежде выудить что-нибудь полезное, записи переговоров Питера с полицией и Гранжаном, я вдруг поймал себя на мысли, что уже в пятый раз слушаю один и тот же кусок: