Нил Стивенсон - Криптономикон, часть 2

— И ты считаешь, что твой дед сфотографировался в Маниле примерно в то же время?

— Это точно Манила. И ее освободили только в марте сорок пятого.

— Что получается? Твой дед общался с кем-то в подводной лодке в конце марта — начале мая.

— На подлодке нашли очки. — Рэнди вынимает из нагрудного кармана фотографию и протягивает их Ами. — Интересно, не такие, как на этом типе? Я про высокого блондина.

— Проверю, когда вернусь. Вот этот чудик слева — твой дед?

— Ага.

— А кто посередине?

— Думаю, Тьюринг.

— Как журнал «Тьюринг»?

— Журнал назвали в его честь, потому что он много сделал для разработки компьютеров.

— Как и твой дед.

— Ага.

— А твой знакомый, к которому мы едем в Сиэтл, он тоже по компьютерам?.. Ой, тебя перекосило, типа «Ами сейчас сморозила такую глупость, что мне физически больно». Мужчины в твоей семье часто морщатся? Такое выражение бывало у твоего деда, когда бабушка сообщала, что въехала «линкольном» в пожарный гидрант?

— Прости, что я такая свинья, — говорит Рэнди. — У нас в семье — все ученые. Математики. Самые тупые вроде меня становятся инженерами.

— Извини, я не ослышалась? Ты назвал себя самым тупым?

— Может быть, менее собранным.

— М-м-м.

— Я хотел сказать, что въедливость и точность в математическом смысле — все, что у нас есть. Каждый должен как-то пробиваться в жизни, верно? Иначе будешь до конца дней работать в «Макдоналдсе» или хуже. Одни рождаются богатыми. Другие — в больших дружных семьях вроде твоей. Для нас способ пробиться в жизни — знать, что два плюс два — четыре, и стоять на этом с упорством, которое кому-то покажется занудным, а кого-то может и обидеть. Прости.

— Кого обидеть? Людей, которые считают, что два плюс два — пять?

— Людей, для которых такт и внимание к чужим чувствам важнее, чем буквальная точность любой сказанной фразы.

— Например… женщин?

Рэнди стискивает зубы на протяжении примерно мили, потом говорит:

— Если можно хоть как-то обобщить разницу между мужским и женским мышлением, то, думаю, мужчина способен сконцентрировать свои мысли до лазерного луча и направить на что-то одно, отрешившись от всего остального.

— А женщины не способны?

— Полагаю, способны , но обычно не хотят . Я, собственно, о том, что женский подход, как правило, здоровее мужского.

— М-м-м.

— Боюсь, ты слишком зацикливаешься на негативе. Речь не о женской ущербности. Скорее о мужской. Именно наша бестактность, недальновидность, зови как хочешь, позволяет нам двадцать лет изучать один вид стрекоз или по сто часов в неделю просиживать за компьютером над составлением программы. Здоровые и уравновешенные люди так не делают, однако это может привести к прорыву в области нового синтетического волокна или чего еще.

— Но ты только что назвал себя несобранным.

— По сравнению с другими в моей семье — да. Я знаю немного про астрономию, довольно много про компьютеры, самую малость про бизнес и, если можно так сказать, чуть лучше умею общаться с людьми. Вернее, я по крайней мере чувствую, когда получается не то, и смущаюсь.

Ами смеется.

— Это у тебя точно здорово получается. По большей части ты просто переходишь от одного смущения к другому.

Рэнди смущается.

— Очень трогательно, — подбадривает Ами. — И хорошо о тебе говорит.

— Я, собственно, о том, что меня отличает. Неумение себя вести люди готовы понять и простить, потому что с каждым такое было; те, кого в школе зовут «ботаниками», а в компьютерном мире — «нердами», пугают другим — неспособностью заметить, что ведут себя как-то не так.

— Даже жалко.

— Пока они учатся в старших классах — да, — говорит Рэнди. — Потом уже не жалко. Это что-то совсем другое.

— Что?

— Не знаю. Не подберу слова. Увидишь.

Поездка через Каскадные горы включает в себя климатический скачок, на который обычно требуется четыре часа лёта. Теплый дождь брызжет в ветровое стекло, сбивая с «дворников» ледышки. Постепенные сюрпризы марта-апреля сжаты до краткого резюме. Скоростные полосы федерального шоссе номер девяносто — в тающих какашках грязного снега с машин, на которых возвращаются домой горнолыжники. Мчащиеся грузовики окутаны пеленой пара и брызг. На середине спуска Рэнди изумляется видом новых офисных зданий с логотипами высокотехнологических фирм, потом удивляется, чего он, собственно, изумился. Ами здесь впервые; она снимает ноги с панели подушки безопасности, выпрямляется, чтобы лучше видеть, и вслух жалеет, что Робин и Марк Аврелий поехали не с ними, а домой, в Теннесси. Перед самыми пригородами Рэнди вспоминает съехать на правую полосу и сбросить скорость. Так и есть: чуть дальше дорожная полиция ловит нарушителей. Ами должным образом потрясена такими житейскими познаниями.

Значительно не доезжая до основной части города, в зеленом предместье с трехзначными номерами улиц и авеню, Рэнди сворачивает на съезд с основной дороги и катит вдоль одного огромного торгового комплекса. Вокруг понавырастали новые магазинчики, привычных ориентиров не найти. Везде людно: народ понес сдавать рождественские подарки. Немного поплутав, Рэнди находит наконец основное здание торгового центpa, несколько замшелое в сравнении с молодой магазинной порослью. Он ставит машину в дальнем конце парковки и объясняет, что легче пятнадцать секунд идти пешком, чем пятнадцать минут искать место поближе к входу.

Минуту Рэнди и Ами стоят над открытым багажником «aкуры», стаскивая с себя наслоения зимней одежды. Ами беспокоится о братьях и жалеет, что они с Рэнди не отдали им все теплое. Когда их видели последний раз, ребята кружили у «импалы», как истребители перед посадкой на авианосец: проверяли давление в шинах, уровень бензина и масла с таким сосредоточенным видом, как будто готовились не просто плюхнуться на сиденья и два дня гнать на восток, а отправлялись навстречу захватывающим приключениям. Классные ребята — девчонки, наверное, по ним сохнут. Ами обняла каждого с такой горячностью, будто прощалась навсегда. Ребята выдержали это с достоинством и снисходительностью; им хватило такта газануть по полной не сразу, а лишь через два квартала.

Рэнди и Ами заходят в торговый центр. Ами по-прежнему не знает, зачем они здесь, хотя держится боевито. Рэнди слегка дезориентирован, но наконец берет курс на доносящуюся из глубины здания электронную какофонию и оказывается в той части торгового центра, где расположены кафе и ресторанчики. Руководствуясь отчасти звуками, отчасти запахами, он доходит до угла, где сгрудились за столиками мужчины в возрасте примерно от десяти до сорока лет. Некоторые едят палочками сычуаньскую лапшу; почти все остальные глядят в какие-то, как представляется издалека, бумажки. На заднем фоне бумкают взрывами и переливаются ультрафиолетовыми огнями игровые автоматы, но, похоже, это лишь мертвый ориентир для секты бумагопоклонников. Тощий тинэйджер в черных джинсах и черной майке обходит столики с раздражающей самоуверенностью бильярдного маркёра; через плечо у него, как ружье, висит длинная картонная коробка.