Генри Олди - Нюансеры

Он медленно двинулся по кладбищенской аллее между фамильными склепами местной знати — громадинами высотой с одноэтажный дом, новыми и обветшалыми со временем. Под ногами скрипел снег. В небе стоял вороний грай — густой, хоть ножом режь. Мимо, не оглянувшись на Алексеева, пробежала бродячая собака. Бок у собаки был изъеден коростой — лишай, а может, кипятком плеснули.

С утра кладбище пустовало. Алексеев пришёл сюда пешком, не утруждая себя поисками извозчика — ерунда, пять минут хода, ну, десять, если брести нога за ногу. Погода наладилась, бушевавшая ночью метель к рассвету стихла. По дороге Алексеев размышлял, по какой причине ему занадобилось посетить могилу Заикиной, да так ничего путного и не надумал. Будем считать, приспичило.

А это чья могила? Десять каменных столбиков по периметру. Каждый не выше колена. Столбики соединены цепью: темно-серой, мокрой. Скромный обелиск заострен кверху. «Памяти дѣйствительнаго статскаго совѣтника, — прочёл Алексеев на плите, — Петра Петровича Артемовскаго-Гулака».

И ниже: «Преданная жена».

— Не ожидал, — вслух произнёс он. — Извините, Петр Петрович, если не вовремя…

И процитировал напамять:

— Извините, Петр Петрович, — повторил Алексеев.

Вне сомнений, он ошибался и в ударениях, и в произношении ряда звуков. Здешнего наречия Алексеев толком не знал — так, нахватался по верхам, когда жил у брата в Андреевке и Григоровке. «Кобзарь» Шевченко он прочитал с огромным удовольствием, полагал его сочинением изумительным по яркости и патетике, но читал Алексеев «Кобзарь» в переводе на русский язык. Горячо любил украинскую музыку, в частности, оперы Лысенко, пленившие Алексеева своей изысканной красотой. Кропивницкий, Заньковецкая, Саксаганский, Садовский — эта плеяда мастеров сцены ничем не уступала таким знаменитостям, как Щепкин, Мочалов или Соловцов, о чём Алексеев не раз заявлял публично и в переписке. С переводами покойного Гулака-Артемовского он также был знаком и высоко ценил их за мелодичность и мягкость звучания, даже не имея возможности уловить ряд тонкостей.

Оригинал Гёте звучал иначе: твёрже, жёстче.

Перевод Жуковского он помнил с гимназии. Оригинал и два перевода — на первый взгляд между ними было мало общего. Разные нюансы, оттенки, акценты. Разный ритм. И всё-таки… «Подробности — главное, — говаривал старик Гёте, автор “Рыбака”. — Подробности — Бог».

— Ну что же ты, Никифор? Ты не спи, ты просыпайся…

Говорили в соседнем ряду. Алексеев сделал шаг в сторону и увидел знакомого еврея. Если в ресторане «Гранд-Отеля» еврей смотрелся чужеродно, то на христианском кладбище его картуз и длинный, наглухо закрытый капот со скруглёнными лацканами выглядели еще более неуместными.

— Жизнь проспишь, Никифор…

Под склепом, на вершине которого скорбел ангел-трубач, спал могильщик. Нет, уже не спал: мутный взор Никифора уперся в еврея, не суля тому добра. Ангел, казалось, тоже был недоволен.

— Ты вставай, Никифор. Дело есть…

— Какое, к бесу, дело, Лёвка?

— Ты уже похмелился, Никифор?

— Ну?

— Бери, пожалуйста, заступ. На карповской могилке оградка покосилась, надо выставить, как следует. Ровненько, по струночке…

— Шо, прям щас?

— Да, Никифор. Ты вставай…

— Карповская? Это Сергей Федотыча?

— Его самого.

— Купца второй гильдии?

— Никифор, не кушай мой характер, я тебя умоляю. Сделаешь?

С немалым изумлением Алексеев наблюдал, как могильщик встает, берёт заступ и без возражений, качаясь на ходу, уходит вглубь кладбища — должно быть, к указанной карповской могиле. Внезапная услужливость Никифора, чья внешность и состояние ничем такую услужливость не объясняли, была изумительна не меньше, чем внезапный интерес еврея к купеческому захоронению.

Обернувшись, Никифор поймал взгляд Алексеева.

— Та то ж Лёва! — развёл он руками, чуть не снеся заступом гипсовый венок с чьего-то барельефа. — Лёвка, понимать надо! Не боись, Лев Борисыч, сделаем в лучшем виде…

Заметил Алексеева и еврей:

— Guten Morgen, Константин Сергеевич! Wie geht es euch?

— Danke, alles ist gut. Und Sie?

— Danke, dass Sie sich nicht beschweren. Alles Gute für dich [45] — Доброе утро! Как поживаете? — Спасибо, все в порядке. А вы? — Благодарю, не жалуюсь. Всего хорошего! ( нем .) !

— Извините, — не выдержал Алексеев. — А почему мы говорим по-немецки?

Еврей ухмыльнулся:

— Так ведь Гёте! «Das Wasser rauscht, das Wasser fliesst…» Извиняюсь, забыл представиться. Память совсем истрепалась! Были бы деньги, купил бы новую. Кантор, Лейба Берлович Кантор, разночинец [46] Юридически не вполне оформленная категория населения. Лицо, не принадлежащее ни к одному из установленных сословий. .

— Алексеев Константин Сергеевич… Полно, да вы же меня знаете! Откуда, если не секрет?

— Какой там секрет! Можно ли вас не знать, вы человек известный… Что-то ищете? Если могилку, готов подсказать. Здесь мне любая могилка известна. Помните Крылова? «И под каждым ей кустом был готов и стол, и дом…» А где дом, там и домовина.

— Заикину ищу.

Двусмысленное заявление насчёт дома-домовины Алексеев предпочёл не заметить.

— Елизавету Петровну? Будьте так благолюбезны, проследуйте сюда, — Кантор указал, куда. — По второму ряду до конца. Там она и отдыхает, новопреставленная. Оградка из копий с позлащёнными остриями. Ой, не могилка — праздник сердца! Сам бы лежал, да место занято.

— Большое вам спасибо!

— Toujours à votre service [47] Всегда к вашим услугам! ( франц .) !

По-немецки Кантор изъяснялся с мягким баварским произношением, заменяя звуками «а» и «о» все остальные гласные буквы. Французский язык выдавал в нём парижанина. По-русски же он говорил с Алексеевым чисто, внятно, с лёгкой иронией, убрав из речи визгливые местечковые нотки. Сам полиглот, в юности — гимназист при Лазаревском институте восточных языков, Алексеев подумал ещё, что заговори он с Лейбой Берловичем на латыни или, к примеру, древнегреческом — и еврею не составит труда поддержать беседу. Всё это слабо вязалось с обликом служки в синагоге на Мещанской и пассажами типа «Никифор, не кушай мой характер…»

— Au revoir, monsieur Cantor!

— Vous voir, monsieur Alekseev! À bientôt [48] — До свидания, месье Кантор! — До встречи, месье Алексеев! До скорой встречи! ( франц .) !