Павел Иевлев - Мертвая женщина играет на скрипке

Я растерялся, не зная, куда податься — с площади расходятся лучами улицы, а я понятия не имею, в какую сторону мне надо. Совершенно потерял направление. Смарт по-прежнему не ловит сеть, не видит спутники, не грузит карту. Нетта не отзывается. Вот вам и все эти современные технологии. Полный карман вычислительных мощностей, а направление хоть по звездам определяй.

Не дожидаясь, пока за мной притопают отставшие преследователи, рванул по улице налево, в надежде, что улица выведет меня назад, к электрическому свету и сотовой связи. Черта с два. Не знаю, где все эти пустые темные кварталы прячутся днем, но в свете луны они выглядят бесконечными. В конце концов я оказался в узком переулке между каких-то каменных склепов. Свернул направо, потом еще направо, что, по идее должно было вывести меня назад — но не вывело. Скорее завело.

Окраина болота под багровой луной смотрится совершенно безумно, как марсианский какой-то пейзаж, буро-красный, цвета запекшейся крови. Фрр-шшурх! — Над головой, так низко, что едва не коснулись крыльями волос, пронеслись большие черные птицы. Не удивлюсь, найдя поутру в башке седину. На болотах в свете луны что-то двигалось, суетливо и хаотично, и я решил не выяснять, что именно. Развернулся и пошел прочь. Ведь, если я жопой к болотам, то лицом к центру города, верно?

А вот хрен там. И вроде шел прямо, никуда не сворачивая, и улица не такая уж кривая, а все равно вышел опять на край болота. Такое ощущение, что я брожу не первый час и уже должно светать — но нет, на часах по-прежнему полночь с копейками. То ли электроника окончательно зависла, то ли у меня что-то с чувством времени случилось.

С болот ко мне, быстро и хаотично двигаясь, приближались темные верткие фигуры. За ними, как будто преследуя, наползал плотный, розовый от луны туман. Эх, надо было у Клюси бейсбольную биту попросить. У нее, наверное, еще есть. Как-то вдруг ощутил в себе внезапную страсть к бейсболу, с чего бы это?

Я отошел к темному углу, образованному двумя зданиями, но пробежавшие мимо дети не обратили на меня никакого внимания. Они неслись как безумные, в свете луны казалось, что их глаза светятся, а лица, наоборот, темны. Не раздумывая, рванул за ними — хотя бы кто-то здесь знает, куда надо двигаться, а не стоит, тупо пялясь вдаль.

Бежали они так быстро и целеустремленно, что я, к стыду своему, вскоре отстал. Откуда в них столько энергии? Мчались так, как будто от этого зависит их жизнь, но при этом не по прямой, а шарахаясь вправо-влево и подпрыгивая на бегу. Нелепое, странное зрелище. Но, когда я выбежал за ними обратно на площадь с краниокардиальным фонтаном, они уже окружили парочку, стоящую возле его невысокой ограды.

Ничего не делали, просто стояли и смотрели. На Ивана, с лицом немного безумным, но очень решительным, и на мою дочь Настю, которую он удерживает профессиональным захватом, одной рукой. В другой руке у него кривой неприятный нож, приставленный к тонкой шее.

— Я выпущу туда ее кровь! — с вызовом говорит Иван стоящей перед ним Сумерле и наклоняет Настю над бассейном фонтана, запрокидывая ее голову назад. Лицо дочери в лунном свете бледное и совершенное, как у мраморной статуи. На нем нет испуга. — Отгони своих щенков!

— Они не тронут тебя, странь, — говорит Сумерла, пока я, стараясь держаться у Ивана за спиной, тихо шаг за шагом приближаюсь. — Ты правильно боишься, да не тех.

— Без тебя разберусь, нейка! Мне нужен твой хозяин!

— Не дорос ты, странь, до балия нашего. Кто он — и кто ты?

— Плевать. Не на меня смотри, нейка, а на тех, кто меня послал. Вы с кем связались? Вам разве для них детей отдали?

Я не слушал их разговор и не вникал, я изо всех сил старался правильно, перекатом с пятки на носок, ставить ноги. Так, если верить знакомому разведчику из ССО, шаги не слышны. Я видел только натянувшуюся кожу на шее дочери и кривой нож возле нее. И еще затылок своего бывшего приятеля. Если ударить сильно и точно, то мозги в его башке взболтнутся, как в блендере, и он вырубится раньше, чем сможет двинуть ножом. У меня только один шанс, но я не промахнусь. А потом он очень сильно пожалеет, что посмел коснуться моей дочери. И плевать на последствия.

— Меньшая кровь, — отвечала меж тем Сумерла, — лучше эти, чем другие.

— Спорить еще с тобой…

— Не побоишься грех на душу взять? — спросила карлица. — Дитя невинное зарезать?

— Ты не хуже меня знаешь, что это за дитя.

— Ой ли?

— Не играй со мной, нейка! У меня рука не дрогнет!

— Не выйдет к тебе балий. Хоть ты всех их тут зарежь.

Сумерла прекрасно меня видела, но даже глазом не моргнула, когда я подошел на расстояние удара.

Под ботинком хрупнул камешек, он начал поворачивать голову, и я ударил. Всем весом, «на пробой», начисто отбив незащищенную перчаткой руку об затылочную кость. Удар вышел неидеальным, чуть смазанным, но Иван «поплыл», заваливаясь на землю и выпуская Настю. Дочка молча, почти без всплеска, обрушилась в темную воду, а я добавил ему в голову с ноги. Не, сука, теперь ты больницей не отделаешься!

— Утопнет твоя! — вороном каркнула Сумерла.

Я обернулся — по воде расходились круги. Я был уверен, что, упав в мелкую чашу фонтана, Настя придет в себя и встанет, но она осталась под водой.

Мелкую? Прыгнув за дочкой в круглый водоем, я обнаружил, что не достаю до дна. Кто же делает фонтаны такой глубины? А если в него дети упадут? Я набрал воздуха в грудь и нырнул, изо всех сил запихивая себя сильными гребками под воду. Луна неплохо подсвечивает прозрачную зеленоватую бездну, и я вижу внизу под собой уходящий вниз силуэт с белым пятном лица. Да какая же тут глубина? И чем дальше я погружался, тем отчетливее просматривался какой-то нижний подводный свет, идущий откуда-то со дна. В нем я видел безмятежно тонущую дочь.

Не знаю, как глубоко нырнул, но вынырнул буквально чудом, с темнотой в глазах и рвущимися легкими. Последним сверхусилием вскинул Настю животом на бортик фонтана и повис рядом. Она закашлялась, изо рта потекла вода. Я, с трудом подтянувшись, вылез, обтекая. Иван в этот момент завозился, поднимаясь. Ничего, сейчас, дай отдышаться… Он посмотрел мне в глаза и даже в неверном свете луны прочитал в них что-то для себя важное. Настолько, что, встав на ноги, начал медленно отступать спиной к краю площади.

Я вытащил дочь и положил на землю. Она нормально дышит, значит — оклемается. А вот мой бывший приятель дышит напрасно. Я пошел за ним, хотя ноги еще как ватные, и руки дрожат. Перекупался. Но надо доводить до конца начатое, иначе потом придется все время оглядываться. Один только вопрос…

— Где Марта? — спросил я хрипло, еле расслышав сам себя. Прокашлялся, спросил снова. — Марту куда дел, обмудок? Нет, стой!