Бернар Вербер - День Муравья [litres]

Муравьи всегда находят правильное время и средство добиться цели. В конце концов они побеждают. Кому это неизвестно?

Один из разведчиков обнаруживает щель на фасаде гнезда, которое они атаковали днем. Он решает, что, возможно, это потайной ход. Ничего никому не сказав, он проникает в щель, символы над которой в другом пространстве-времени гласят: «Авиапочта на дальние расстояния». Муравей падает на белые пластинки. Он решает пролезть в одну из них и посмотреть, что находится внутри. Залезть ему удается, но когда он пытается вылезти, то не может справиться с оболочкой. Ему приходится затаиться и ждать.

А через три года в Непале в роще гималайских дубов обнаружат колонию типично французских рыжих муравьев, и это вызовет в научном мире огромное удивление. Энтомологи будут долго пытаться понять, как муравьи могли проделать такое путешествие. В конце концов будет решено, что вид местный, а необыкновенное сходство – чистая случайность.

– Вы узнали меня?

Жак Мельес не усомнился ни на секунду.

– Вы… Жюльетта Рамирес, звезда телепередачи «Найди…

– …разгадку», – подхватила Летиция.

Она, нахмурив лоб, отчаянно пыталась установить связь между неизменной победительницей телеигры, успешно справляющейся с любыми головоломками, фальшивым Дедом Морозом и муравьями-убийцами.

Полицейский, имевший опыт очных ставок, понял, что Жюльетта Рамирес на грани нервного срыва, и постарался ее успокоить.

– А вы знаете, что мы просто обожаем вашу телепередачу? – спросил он. – Предлагая решить задачи, прямо скажем, совсем не простые, она учит смотреть на мир другими глазами. Совсем по-другому думать.

– Думать по-другому, – всхлипнула мадам Рамирес и безудержно разрыдалась.

Ненакрашенная, без прически, в старом халатике, а не в одном из своих отлично сшитых платьев в горошек, она выглядела старше и казалась гораздо более усталой, чем на экране. Блестящая победительница с телевидения была самой обыкновенной женщиной средних лет.

– Это мой муж Артур. – Она указала на мужчину, лежавшего на кровати. – Это он хозяин муравьев. Но все это из-за меня, именно я во всем виновата! Раз уж вы добрались до нас, я не стану ничего скрывать и все вам расскажу.

– Николя, мне нужно с тобой поговорить.

Мальчик понурился, ожидая головомойки.

– Знаю, папа, я поступил очень плохо, – сказал он уныло. – Я больше так не буду.

– Я совсем не о твоих действиях, Николя, – спокойно отозвался Джонатан. – Я хотел поговорить о нашей жизни здесь. Ты предпочел вести так называемую нормальную жизнь, а мы решили «преобразиться в муравьев». Кое-кто из нас считал, что тебя тоже необходимо приобщить к нашим занятиям. Но я думаю, сначала нужно ознакомить тебя с нашим душевным состоянием, а потом предоставить тебе свободу выбора.

– Я тебя понял, папа.

– А ты понимаешь, чем мы занимаемся?

Мальчик, глядя в землю, неохотно пробормотал:

– Вы садитесь кружком, вместе поете и едите все меньше и меньше.

Отец заранее набрался терпения.

– Так выглядит наша работа со стороны. Но смысл у нее другой. Скажи мне, Николя, сколько у тебя чувств?

– Пять.

– Какие?

– Зрение, слух… ну, это… осязание, вкус и обоняние, – перечислил мальчик, словно сдавал экзамен в школе.

– А дальше? – спросил Джонатан.

– Это все.

– Прекрасно. Ты перечислил физические чувства, которые позволяют нам общаться с физической реальностью. Но существует и другая реальность, психическая, и ее можно ощущать другими, психическими пятью чувствами. Если ограничиться только физическими чувствами, будешь действовать как бы только пятью пальцами одной левой руки. Почему бы не работать и пятью пальцами правой?

Николя казался озадаченным.

– И что это за другие пять чувств, пси-хи-чес-ких, как ты сказал?

– Эмоции, воображение, интуиция, осознание и вдохновение.

– Это же в голове. Головой я думаю, и все.

– Не совсем так. Думать можно по-разному. Наш мозг – своего рода компьютер, ему можно задать программу, и он окажется способен на такие удивительные вещи, какие мы даже не представляем. Нам подарили удивительное орудие, а мы так и не научились в полной мере его использовать. В настоящее время мы используем только десять процентов возможностей нашего мозга. Через тысячу лет мы, может быть, сумеем использовать пятьдесят, а через миллион – девяносто. У нас головы младенцев. По большей части мы просто не понимаем того, что творится вокруг нас.

– Не преувеличивай, современная наука…

– Поверь, у нас и наука в младенческом состоянии. В восторге от нее только невежды. Настоящие ученые знают, что они ничего не знают, и чем дальше они продвинулись, тем очевиднее для них их незнание.

– Но дядя Эдмонд очень много чего знал, и он…

– Нет, Эдмонд указывает нам пути к нашему освобождению. Он говорит нам, как ставить перед собой вопросы, но не предлагает ответов. Когда начинаешь читать «Энциклопедию абсолютного и относительного знания», тебе кажется, что ты лучше разбираешься во всем, но если продолжить читать дальше, то возникнет впечатление, что ты уже вообще ни в чем не разбираешься.

– А вот я, например, понял, о чем эта книга.

– Тебе повезло.

– Она о природе, о муравьях, о вселенной, об отношениях в обществе, о столкновении цивилизаций на Земле… Я в ней видел даже кулинарные рецепты и загадки. Лично я, когда читал ее, становился умнее и чувствовал себя всемогущим.

– Тебе действительно повезло. А я чем больше читаю, тем отчетливее вижу, насколько все непонятно и как мы далеки от желанных целей. Даже такая книга нам больше не помогает. Вижу только последовательность слов, которые сами сложены из букв. Буквы – всего лишь рисунки. Слова стараются поймать предметы, идеи, дав им особое обозначение. Слово «белый», безусловно, обладает собственной вибрацией, но на других языках это понятие выражено другими словами – white, blanco, – а это значит, что нашего слова «белый» недостаточно, чтобы определить этот цвет. Это слово – некая приблизительность, когда-то выдуманная, причем неизвестно кем. Книги – последовательность слов, книги – последовательность мертвых обозначений, последовательность приблизительностей.

– Но «Энциклопедия относительного и…»

– Энциклопедия – ничто по сравнению с проживаемой жизнью. Ни одна книга не сравнится с минутой размышлений над тем, что происходит сейчас.

– Я ничего не понимаю. Ты говоришь очень непонятно.

– Прости, я поторопился. Объясню по-другому: вот ты сейчас слушаешь то, что я тебе говорю, и это необыкновенно важно.

– Конечно, я тебя слушаю. Ты же не хочешь, чтобы я тебя не слушал?

– Слушать трудно, необходимо большое внимание.