Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

– Пора прекращать это безобразие! – Я решительно захлопнула очередную книгу.

– Что, выдохлась? – Полынь попытался подавить зевок.

На его левой щеке краснел след, оставленный ладонью: Ловчий давно не менял одной и той же унылой позы.

– Ага.

Я обвела взглядом читальный зал. Ненастье за окном как нельзя лучше располагало к закуске в виде гранита наук, поэтому посетителей было очень много. Но ни перед кем из этих бородатых старцев в колпаках со звездами не высилось таких гордых книжных башен, как перед нами.

Хотя вот у нашего соседа по столу имелась превосходная гора из носовых платков… Он сморкался в них каждые пять минут, как по часам, – я начала подозревать, что старикашку специально наняли библиотекари-мизантропы, дабы с его помощью отвадить какой-то процент посетителей. Например, брезгливых. Или тех, кто боится всяких вирусов.

– Вирусов! – ахнула я.

– Прости? – Судя по тому, как Полынь дернулся, он уже успел провалиться в сон.

– Меня Дахху предупреждал о каком-то вирусе, – вспомнила я. – И… Дай-ка подумаю… Точно. Вчера он как-то особенно нервно относился к моим рукам: попросил их помыть, когда я пришла…

Полынь заржал:

– Это вообще-то нормально.

Я отмахнулась, решив не продолжать список антитактильности Смеющегося. Решено: иду к нему. Слушать эти громовые «а-а-а-а-апчхи-и-и-и» справа уже нет никаких сил.

К тому же Дахху наверняка знает, что такое «санация». А это меня ух как интересует.

– Кстати, Полынь, – «спохватившись», протянула я, – я же тебе проиграла круассан сегодня. Хочу поскорее расплатиться с долгами.

– Н-да? – Он покосился на меня.

– Н-да, – в тон подтвердила я. – Давай завтра утром сходим в кафе «Стрекозиная кузина»? Недавно открылось возле Ратуши. Говорят, жутко атмосферное. Его держат несколько фей, в прошлом – стрекозиных наездниц. Весь зал увешан крохотными седлами, сбруей и прочим жокейским реквизитом, который иначе как без лупы не разглядишь.

– Ну пойдем, – сощурился он. – Часиков в девять?

Я притворно замахала руками:

– Что ты! Я так рано не встаю. Давай в двенадцать.

– В десять, – продолжил торговаться Ловчий.

– В одиннадцать. Хочу отоспаться. – Я не сдавалась.

– Десять тридцать. Или уже не завтра.

– А что, у тебя какие-то дела? – Я невинно захлопала ресницами.

Он смерил меня долгим взглядом. Я улыбалась своей фирменной улыбкой – идиотически широкой, до ушей.

– Просто люблю спорить, – пожал плечами куратор и в прямом смысле слова ушел от ответа, развернувшись и деловито утопав прочь.

Ах ты гад.

Я, считай, в открытую призналась в чтении записки, а ты так и не делишься.

Моему удивлению не было предела, когда, добравшись до пещеры Дахху – путь оказался предсказуемо мокрым, ветреным и мерзким, – я обнаружила, что друга нет дома.

Что за дела?

Я тоскливо замерла под узеньким каменным козырьком, кляня себя за то, что до сих пор не додумалась выпросить у Смеющегося запасные ключи. На всякий случай подергала дверную ручку – с этого мечтателя станется бросить все нараспашку! Но нет. Дверь была заперта. Лежавший за ней Снежок почуял меня, приветственно заскулил и зацарапал дорогущую дубовую дверь.

– Тихо-тихо! – Я переполошилась, предчувствуя разборки с Дахху по поводу порченого дерева.

Волк не успокаивался. Он твердо решил пустить незваную, но такую дорогую гостью в дом – самолично прокопав ей путь внутрь. Шипя и с ужасом представляя изнанку двери, я мелкими перебежками отправилась в лесную чащобу, чернеющую сразу за участком.

Что ж, буду прятаться от дождя под вечнозеленым покровом. Не впервой!

Помню, в детстве это было самым главным волшебством: дождаться по-настоящему сильного ливня и выйти в лес. Заползти под разлапистую ель, доверчиво подставляя спину острым иголкам, улечься пузом на буроватую лесную подстилку. Лежишь себе, шпион шпионом, и, чуть раздвигая осыпающиеся ветви, выглядываешь в загадочную наружность…

А там, как по приказу Мастера Травника, с невероятной скоростью растут грибы, хихикают феи, спрятавшиеся под лист папоротника, кружатся, поблескивая, вайты – шаловливые духи воздуха.

Сейчас я не стала с размаху плюхаться на живот. Ностальгия ностальгией, а новую летягу жалко. Я враскорячку проползла в шалашик, образованный низкими еловыми ветвями, и тихо ойкнула, обнаружив, что там уже занято.

– Привет!

Сидящий передо мной гоблин нахмурился, сосредоточенно выбирая, как среагировать на неуместного человека, и наконец также буркнул:

– Привет.

– А что ты тут делаешь?

– Дождь пережидаю, что, – фыркнул сморщенный кожистый коблинау.

– Почему именно тут?

Гоблин скосил на меня пронзительно-желтые глаза с горизонтальными, как у козы, зрачками:

– Мастера Дахху жду, – и он как-то опасливо прижал правую руку к карману залатанных шерстяных штанов.

– Я тоже к нему пришла, – улыбнулась я. – Что у тебя за дело?

Гоблин замешкался. Коблинау относятся к чужим людям с разумной опаской («Никогда не знаешь, чего ждать от этих высоченных придурков!»), хотя со «своими» достаточно дружелюбны.

Большинство шолоховских коблинау живут у дельты реки Нейрис, где пчелиными сотами раскинулись золотые рудники. Гоблины сотрудничают с горняками: указывают им путь к плодоносным жилам и предупреждают о скорых обвалах.

Изредка коблинау выдают людям местоположение новых рудников, магических, какие самостоятельно даже чародеи обнаружить не могут. Если гоблины рассказывают об этих рудниках Казначейству – Казначейство счастливо. Если вдруг – по одной им известной причине – коблинау дарят рудник простому смертному, то Казначейство начинает выплясывать вокруг везунчика такие шаманские танцы, что одно удовольствие наблюдать!

– Ну… – Коблинау закряхтел, переминаясь с одной маленькой ножки на другую. – У нас с мастером Дахху деловой договор. По поводу золотой руды.

Я удивленно вытаращилась на него. Дахху и золото в одной фразе? Да ладно?!

– Не уверен, что могу распространяться, – вдруг засомневался гоблин, тревожно зыркая глазами-блюдцами и еще сильнее сжимая карман.

– Не можешь – не распространяйся, – милостиво разрешила я.

И про себя добавила: «Все равно все у Дахху выпытаю».

Наше подъелочное сидение продолжалось так долго, что мы успели сдружиться. У коблинау была смешная манера говорить: он то и дело разбавлял человеческую речь гоблинскими словечками.

Правда, когда я пыталась переползти на вопрос золотой руды, Чичко (так звали гоблина) сразу замыкался. Зато мы от души почесали языками на такие жизнеутверждающие темы, как любовь и предательство, вера и принятие, борьба и самопожертвование. Не знаю, как так вышло (видимо, по недосмотру фатума), но коблинау – жуткие романтики. Эти кожистые сморчки обожают перетирать все розовое и высокопарное.