Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

– Готово! – Из-за фонтана вдруг выехал Полынь, большой любитель поскользить по опасно гладким плитам пола. – Мое желание одобрено. Тетушку Тишь ждет свобода.

– Поздравляю. Хотя лично я не уверена, что это хорошая новость.

– Ее свобода равняется моей свободе – от прошлого. Так что, поверь, новость все-таки неплохая, – не согласился Полынь. Колокольчики и бубенчики в его прическе звякнули в поддержку хозяина. – К тому же я предостерегся: прописал, что также прошу ее изгнания из Лесного королевства. Здесь нам Тишь, конечно, не нужна.

– Разве только тишь да гладь, как сказал бы мастер Улиус, – фыркнула я, вспоминая любовь нашего начальника к разного рода словесным закавыкам.

– Кстати, о нем. Завтра шеф ждет нас в своем кабинете – подписываем бумаги. И все. С понедельника мы снова Ловчие. – Полынь улыбнулся.

– Ура! – сказала я. – Ура.

Придя в Мшистый квартал, я с удивлением обнаружила, что на крыльце моего коттеджа лежит посылка. Ни подписи, ни бантика – ничего.

Заинтригованная, я утащила коробку в дом. Села в библиотеке, долго на нее смотрела. Наконец открыла.

Внутри оказался… плащ-летяга. Бирюзовый, весь в разноцветных заплатках, карманах, с шелковой подкладкой цвета весеннего моря. Я ахнула, начала его теребить: сразу же выяснилось, что это не моя летяга. Копия. Но настолько хорошая, что любые огорчения завяли на корню.

В одном из глубоких внутренних кармашков нашлась записка: «Я бы сказал – за красиво разыгранную партию, но победа подразумевает убийство короля. Это не наша история. И никогда не будет ею. Мы спасаем принцев. И, может быть, королев?»

Хм. Я призадумалась.

Звучит как тост от поэтичного шахматиста…Возможно, посылка от Дахху? Очнулся-таки от истории, подал первые признаки жизни?

С него станется подарить мне летягу: он часто преподносит подарки без повода. И никогда не подписывается. Мы с Кадией все равно понимаем, кто отправитель, прибегаем, верещим от восторга. Дахху отмахивается и ворчит, что мы зря уделяем «этой глупости» внимание, но сам сидит довольны-ы-ы-ый.

Я нацепила вновь обретенный плащ и вприпляску отправилась к садам Аутурни, возле которых жил-поживал в своей пещере господин Смеющийся.

– Дахху! Это великолепно! Сногсшибательно! Лучший подарок в мире! – завопила я, с ноги распахивая входную дверь.

Друг, стоявший подле каменного очага – растопленного, несмотря на жару, – подпрыгнул аж на полметра и быстро спрятал что-то за спину.

– Тинави?!

– Ага. Спасибо-спасибо-спасибо! – Я бросилась к нему, распахнув объятия.

Дахху сделал два быстрых шага назад.

– За что спасибо? – пролепетал он, глядя на меня с вящим ужасом.

– Как за что? За летягу! – Я удивилась. – Это что, не ты мне ее прислал?

– Видимо, не я. – Друг облизал пересохшие губы. – Но я рад тебя видеть. Пожалуйста… М-м-м… Помой руки. И пойдем на кухню.

– У тебя все нормально?

Дахху неопределенно пожал плечом. Я, проходя мимо него в ванную, попробовала изловчиться и заглянуть ему за спину – что он там прячет? – но друг повернулся резвее, чем ратушный флюгер в ветреный день. И тотчас прижег меня укоряющим взглядом.

Минуту спустя мы сидели на старой доброй кухне.

Дахху размешивал сахар в чае, бездумно пялился в шершавую стену. Я все поглаживала лазурный шелк летяги: никак не могла успокоиться – как же хорош!

Достав из кармана загадочную записку, я протянула ее Дахху:

– Есть идеи, кто автор?

Друг скользнул по бумажке рассеянным взглядом. Потом сфокусировался, встрепенулся:

– Записка была в летяге?

– Да. Ты знаешь, от кого она?

Не успел он ответить, как с улицы постучались. Очень требовательно и, кажется, какими-то маленькими кулачками.

Дахху извинился и пошел в прихожую. Он закрыл за собой дверь: я крякнула от неудовольствия, но не посмела намеренно подслушивать и подглядывать.

Впрочем, кое-что и так достигло моих ушей.

– Я еще не согласился! – возмутился Дахху.

Пауза.

– Передайте… Передайте, что давление лишь убивает доверие!

Собеседник был слишком тих.

– Я не говорю, что это выдумки! – рявкнул Дахху еще несколько мгновений спустя. – Просто дайте мне время!

Дверь в пещеру хлопнула, чашки в серванте затряслись. Я сглотнула. Кричащий Дахху? Так бывает?

– Кто это был? – спросила я, когда Смеющийся вернулся. И, честное слово, для этого вопроса мне понадобилась вся моя смелость: ибо лицо у Дахху было темнее тучи, а ноздри раздувались, как у эх-ушкье во время Дикой охоты.

– Тинави… – пробормотал друг, плюхаясь на табуретку. – Скажи мне, что лучше: довериться и проиграть? Или не довериться – и проиграть?

– Лучше выиграть, – с ходу отозвалась я.

Видимо, это был неправильный ответ.

Дахху снял шапку, взъерошил седые волосы на макушке – я такого стриптиза от него в жизни не видела – и мрачно уставился в чашку.

Я смотрела на друга во все глаза.

– Мне сейчас надо побыть одному. Увидимся завтра, хорошо? – наконец выдавил Смеющийся.

– Да что случилось-то?!

– Не беспокойся об этом. – Он встал и недвусмысленно поднял с тумбочки мой рюкзак.

Я нахмурилась, не спеша подниматься:

– Слушай, Дахху, опять ты темнишь. Чуть не помер – и все равно темнишь. Выключай уже свой романтичный образ непонятого ученого. Что на сей раз? Ты опять записался на какой-то ритуал? Вляпался в новую загадку? Бокки хотят обратно в твое тело? В чем беда?

– Никакой беды. Я занят исключительно историческими вопросами, а они, как мы знаем, тебя не очень интересуют.

Дахху потянулся к моей руке, но в последний момент передумал и схватился за рукав летяги… И недвусмысленно потащил к выходу из пещеры.

– Но меня интересуешь ты! Чтобы у тебя все было нормально! – расстроилась я.

Не отвечая, эта озверевшая оглобля в полосатом шарфе – странная ипостась моего друга – выставила меня за порог и посредством дубовой двери отрезала от пещеры.

Пока я стояла, обалдело разевая рот – возмущенные слова необходимого градуса никак не находились, – дверь снова приоткрылась:

– Тинави, на всякий случай: больше ни с кем не целуйся в ближайшие дни.

– ЧТО?! Да я тебе по секрету… А ты…

– Вообще с людьми поменьше контактируй, сезон вирусов, – почти прошептал Дахху.

Дверь захлопнулась окончательно.

– Зашибись я тайну летяги раскрыла… – проворчала я.

Помялась на пороге еще немного и, чувствуя себя полной дурой, пошла домой.