Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

– Ты что тут делаешь? – поразилась я, созерцая спину Ловчего.

Даже сзади шелковая хламида куратора была увешана крысиными черепками и лазоревыми амулетами удачи. Маленькая соломенная кукла – оберег от сглаза – болталась на бедре Полыни, и ее крест-накрест вышитые глазки смотрели на меня с легким вызовом бесстрашия перед вечностью.

– К тебе пришел! А у тебя открыто. – Полынь повернулся и швырнул в меня бумажным пакетом.

Спросонок я не успела среагировать: руки запутались в одеяле, ибо Дахху очень качественно меня накрыл – упаковал даже. Чуть ли не мумией сделал. Лучше б он приложил такое усердие к запиранию двери.

Подлый пакет прилетел мне прямо в лицо. Тяжелый, зараза! Я охнула, Полынь ахнул и начал бурно извиняться.

Я с опаской покосилась на куратора: не дай небо, еще чего вслед швырнет. Но он, пристыженный, только сиротливо забился в угол между стеллажами тилирийской поэзии и новокнасской драматургии.

– Ты ведь вроде в курсе, что покушение на убийство тоже карается законом? – подмигнула я, наклоняясь за упавшим на ковер пакетом. – Что это?

Подарок безмятежно благоухал яичными белками, сахаром и печеными грушами.

– Твой долг. Я ждал тебя в «Стрекозиной кузине» с десяти утра. – Полынь обвинительно сложил руки на груди. – Так и не понял вчера, во сколько именно мы договорились. Час сидел. Полтора сидел. Прислал несколько ташени… – Он рассеянно скользнул взглядом по блеклым отпечаткам краски, размазанным по оконному стеклу. Видать, сами птички, разбитые, валялись где-то на газоне. – Круассанов, кстати, феи не пекут: они меня чуть не побили за такое «оскорбительное» предположение. Вручили мне пирог. И я приехал сюда. Вместе с ним, чтобы не оказалось, что мои «стрекозиные» посиделки прошли зря. А ты тут сопишь в обе дырки как ни в чем не бывало. Что за дела?

Я потупила взор, удивленная его жестом, потом виновато покосилась на настенные часы. Те мирно тикали: «да, да, да, да» – будто подтверждали рассказ Ловчего. Короткая стрелка застыла на цифре «двенадцать».

Полдень…

Осознав время, я подскочила как ужаленная. Сбросила голые ступни вниз, в два скрипнувших половицами прыжка настигла замершего Ловчего и безапелляционно схватила его за правую руку.

– Санация! – хрипло взвыла я в стиле припадочной пифии с Рокочущих рядов. – Что? Как? ВСЕ?! – И я начала сдирать с предплечья куратора броню из кожаных и серебряных браслетов.

Под ними все было как прежде, то есть имелось скопище дурацких татуировок – наколок обыкновенных: феи, кентавры, розы и шестеренки. А глубже – едва просвечивала багровая Глазница.

Полынь с интересом наблюдал за моим на него нападением.

– Почему она на месте? – Я взволнованно потрясла рукой Ловчего. Зазвенели колокольчики.

Полынь издевательски поднял бровь:

– А почему бы ей там не быть? Но если ты про мою руку в целом, то еще немного усилий – и оторвешь.

Я отпустила его. Порозовела. Поплелась обратно к диванчику.

Полынь открыл форточку – и в библиотеку, как перекати-поле, вкатился теплый шар июньского пряного ветра. Мелодичные переливы птиц, разбавленные нудным стуком дятла, треск деревянных крустовых ножниц в далекой роще ошши («время сделать дереву прическу!»), легкий, волнующий аромат вербены – все это догнало меня и, дурачась, ласково стукнуло по макушке. Привет.

– Не понимаю, – пожаловалась я Полыни и с ногами забралась на топчан, где начала активно вить вокруг себя гнездо из одеяла. – Тебя же вызвали на санацию – очистку от магических татуировок – сегодня в полдень. Знаю, я не должна была читать ту записку, но прочитала. И что? Как получилось, что Глазница при тебе? Или они имели в виду не ее, а…

Я судорожно вздохнула и снова спрыгнула на пол.

Наученный горьким опытом, Полынь резво шмыгнул за книжный стеллаж. Да еще и левую руку за спину спрятал – на всякий случай.

– Хей, полегче! – Он остудил мой пыл, задрав рукав хламиды и сквозь ряды полок показав татуировку Ловчего. Целехонькую. Все такую же волшебную, все так же мерцающую.

– Тогда что они удалили? – Я не собиралась сдаваться, хищно обходя стеллаж по кругу.

Полынь всерьез забеспокоился.

Утренняя охота, в которой он был на роли жертвы, явно не входила в его планы. Куратор отступил еще на шажок и миролюбиво предложил:

– Давай ты престанешь вынуждать меня к обнаженке, и тогда я все расскажу?

– Ну хорошо, – после некоторого раздумья согласилась я. – Но ведь все в порядке, да?..

– Все в порядке, малек.

Я перевела дух и впервые за полтора суток улыбнулась. Полынь улыбнулся в ответ. Потом Ловчий покосился на пакет с пирогом. Тот источал призывные ароматы с дивана.

– И давай его съедим. Раз уж в «Кузине» не вышло, то хотя бы у тебя. Все-таки мой выигрыш.

– Все бы так покорно себе выигрыши выплачивали! – похвалила я, подцепила пакет и пошлепала в сторону кухни. – …Полтора часа ждал, серьезно?

– Полтора часа.

– Ужас. Обалдеть. Да вы просто Король Терпения, господин Ловчий!

– Сочту за комплимент.

Полыни пришлось еще немного подождать меня. Будем надеяться, на фоне одинокого дозора в кондитерской это десятиминутное томление оказалось вполне терпимым.

Я же галопом скакала вверх и вниз по двухэтажному коттеджу. Говорят, женский пол многозадачен – и мне предстояло доказать это на собственном примере. Прямо сейчас.

Ибо на повестке дня стояла куча срочных дел.

Срочная кормежка оголодавшего, озлобленного Мараха.

Срочный пинок все того же филина в сторону Кадии, где бы та ни была – с запиской и просьбой о встрече.

Срочное изъятие у Полыни уже его совушки – маленького мохнатого Плюмика – и отправка наспех сочиненного письма Дахху (оно было пронизано восклицательными знаками, словами «Теннет», «дракон», «Пустота», «что за беспредел» и – тоже – просьбой о встрече).

Наконец, срочное приведение себя в порядок.

Что-то мне подсказывало, что день будет долгим, суматошным и непредсказуемым. Поэтому я распихала по карманам летяги едва ли не все содержимое дома: начиная с расчески и заканчивая миниатюрным словарем тролльего языка (в Шэрхенмисте я как бы тоже не планировала оказываться, если вы помните. Так что береженого мозг бережет).

В общем, на кухню к Полыни я спустилась, как тяжело груженый караванный верблюд, чей хозяин слишком серьезно воспринимает короткие пустынные переходы. Роль двух горбов играли висящая на спине цветочная шляпа и ведомственный рюкзак. В рюкзаке весело позвякивали, ударяясь о биту для тринапа, лекарства от всех болезней. Развороченная, до безобразия пустая аптечка гневно кривилась мне вслед.

– О? – удивился Полынь, когда я, погребенная под всем этим обмундированием, тяжело плюхнулась на кухонный стул. – Ты что, решила попутешествовать?