Екатерина Лесина - Драконья кровь

Ма Спок убрала миску. Она двигалась плавно и мягко, перетекая из одного места в другое. И Томас слышал, как шелестит чешуя.

Или алый шелк платья?

- А хозяин испугался, что, если она умрет, то и чары развеются. Вот и спрятал. Что источник, что ее… вот и связал кровь, поставил детей хранителями.

- Но вы же говорили…

- Я говорила, что помню. И теперь говорю, что думаю. Память неизменна, а мысли могут меняться. Мыслям-то что станется?

Томас сумел унять огонь внутри. Боль почти отступила.

- Мой брат…

- Умер здесь. Я помню ту ночь. А ты вот нет? Нет. Не помнишь. Он вас позвал. И вы пришли. Я принесла молока с медом и еще теплого вина. Вы говорили. Старый хозяин любил поговорить со своими детьми. Ему нравилось думать, что его кровь так или иначе останется на этой земле.

Осталась, верно, пусть Томас и не чувствует себя Эшби.

- Потом он повел вас вниз. В купель.

- В какую?

- В ту, в которую водил всех, в ком слышал хоть какой-то отголосок силы. Хотел твоего братца испытать, а вышло, что и ты нахлебался.

- Берт…

- Помер, - она произнесла это просто, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. – А ты заболел. Тебе еще было рано знакомиться с мертвой водой, но ты полез его вытаскивать. И наглотался.

Томас стиснул голову.

Проклятье!

Почему он…

- Старый хозяин думал, что и ты помрешь, когда мозговая горячка началась. Переживал крепко. Чем-то ты ему глянулся… да… как и полукровка, но она была чужой крови и чужой силы, эхо которой он и чуял. Но к купели не повел. Повезло.

Вот только кто-то дал ей мертвой воды, и Уна видела дракона. Не того ли, в глаза которому заглянула Патриция Эшби, заключив проклятый договор?

Кто?

И когда?

И чем это обернется для Уны? Выживет ли она? Или же сойдет с ума, как это случилось с Лукрецией Эшби? Думать не хотелось. Огонь внутри и тот притих. Он больше не жег, скорее согревал.

- Он отнес нас к берегу?

- Да.

Отнес и бросил. Берта. А Томаса? Мама говорила, что его принес мистер Эшби. И он же приходил, лечил… и вылечил. Неизвестно, как… или дело не в Эшби с его стараниями, но в собственном Томаса организме, который переборол неизвестную болезнь. Не избавился, нет, однако загнал далеко.

- Зачем он меня отослал?

- С отцом твоим… неладно вышло. Матушка, та все верно поняла, а этот чужой. Громкий. Орать стал. Требовать… денег-то старый хозяин заплатил, но побоялся, что тебя со свету сживут. Да и в городе слухи пошли, что это ты братца своего прибил. Тяжко бы пришлось.

И по всему выходило, что Томас должен был бы быть благодарен Станиславу Эшби и за заботу, и за карьеру, вот только не получалось. Благодарность не вымучивалась.

- Потом он и Ника отослал… один остался.

Она терла руки, и те блестели сильнее. Угольные пальцы и красные бляшки ногтей. Золотые кольца. Золотые браслеты, слишком тесные, впившиеся в плоть.

- А женщины?

- Не знаю, - сказала она, и Томас поверил. – Я и вправду больше ничего не знаю.

Ма Спок повернулась спиной, показывая, что разговор окончен, что не скажет она ни слова, даже если Томас попытается приказать, потому как прав у него нет приказывать.

- Что мне делать дальше? – он спросил и попросил.

А женщина-змея ответила:

- Спустись к источнику. Дай им свободу. Глядишь, оно и наладится…

Глава 23

Глава 23

Сложно найти след человека среди следов иных людей. Особенно в таких вот маленьких городках, где все про всех всё знают, но знание это обманчиво.

Вот выписка из церковной книги.

Рождение.

Крещение.

Храмовая школа. И первое причастие. Снимок того года. Несколько мальчишек нарочито хмурых, пытающихся казаться серьезными. И девочки, которые красуются.

Белая стена храма.

Крест.

И школа. Копии аттестатов – чудо, что сохранились спустя столько лет. Отметки, впрочем, не говорят ни о чем. Сочинение, написанное детской рукой. То ли? Милдред читает, пытаясь понять людей, которые прячутся за бумагами.

- Мои снимки, - Деккер краснеет и злится. Он прячет злость старательно, понимая, что ей не место и не время, но все равно губы его кривятся. Того и гляди разрыдается.

Или выплеснет эмоции с криком.

Но они есть.

И что это значит? Ничего. Чучельник, тот был безэмоционален, он скрывал отсутствие эмоций за педантичностью, воссоздавая картины из собственных фантазий, показывая их и не особо рассчитывая получить признание.

А вот тот, другой, подражатель с эмоциями не способен справиться.

Но с какими?

- Мои, - Деккер сидит на стуле, раздвинув колени, упираясь обеими руками в край этого стула. Его спина выгибается горбом, а плечи растягивают ткань дрянного свитерка. – Конечно, мои… вы не имели права…

- У нас ордер.

Лука присутствует. И просить его удалиться бесполезно. Он полагает Деккера опасным, и в чем-то прав. Толстяк не так уж и прост. В нем есть ярость, но нет страха. Он грузен, но… толст ли? Пальцы ловкие. Руки…

- Вы могли бы попросить.

- Я просила, - Милдред улыбается примиряюще, но эта улыбка соскальзывает с Деккера, словно вода с жирных ладоней. – Вы мне дали совсем не то.

- Что мог, то и дал.

Он ворчит.

Но злость отступает. Злиться в принципе нормально, и повод веский. Милдред тоже пришла бы в ярость, если бы кому-то вздумалось обыскать ее дом.

- Расскажите о них, пожалуйста, - попросила она, подвинув снимок, где Станислав Эшби держал за руки хрупкую воздушную блондинку, которая казалась невероятно красивой. Женщина просто-напросто не имеет права быть настолько красивой.

- Это Станислав Эшби. А это мисс Уильямс.

- Я знаю.

На нее посмотрели исподлобья. И маска добродушного толстяка, который прячется от мира за объективом камеры, треснула, выпустив что-то такое…

- Вы тоже были в нее влюблены, да? И это не так важно, что она старше.

Зубы у него плохие. Желтоватые и кривоватые. На правом верхнем резце пошла чернота. И потому кажется, что половины зуба просто-напросто нет.

- Она, думаю, многим нравилась. И мужчинам. И юношам. Но ни на кого не обращала внимания. Видела только его, - Милдред убрала руки от снимка, который всецело завладел вниманием Деккера. – И не желала понять, что он не сделал бы ее счастливой. Верно?

- Да.

Хмуро.

И раздраженно. Ее не собираются пускать в запертую душу, но и на пороге ее удержать не выйдет. И Деккера прекрасно понимает. И пытается найти ту черту, у которой Милдред остановится.

Позволит сохранить что-то личное.

- А вот вы смогли бы. Эшби не нашел в себе сил отказаться от имени. Впрочем, этого и не требовалось. Ему всего-то нужно было развестись с женой. С его адвокатами и состоянием это не составило бы труда…

Короткий кивок.

И пыхтение.

- И тогда он бы женился на ней. Сделал бы счастливой. Вы на это надеялись? Ревновали, но все равно надеялись.