Сергей Федоранич - Выжженная трава

«Это всего лишь мальчишка, — говорил внутри него Убийца, — всего лишь паренек, которого бросили родители. В детских домах таких полно. Выбирай любого, если тебе так хочется быть отцом и заботиться о ком-то. Но твоя жизнь — это не семья, не борщи и не теплый дом. Твоя жизнь — это тьма, кровь и страдание. Так позволь мальчику стать частью этого мира, позволь ему страдать, умирая в лапах монстра. Делай свое дело».

Ян ехал, стучал по рулю ладонью от злости и безысходности. Он обязан сделать так, как предписывает Убийца. Эта его часть никогда не подводила и всегда была с ним в полном согласии. Поначалу он называл ее инстинктом, который присущ хищникам. Но позже до него дошло, что это его сущность, которая раньше себя не проявляла.

До того самого дня на войне. Он шел один в гуще липкого леса, кишащего москитами величиной с кулак. Его добивали горящая укусами голова и острая резь в животе: в кишках стальными жвалами прогрызали дырки маленькие жучки, и не высрать их, и руками не достать, разве что распороть брюхо и пальцами по петлям сцедить, словно молоко с коровьей титьки. Чвакая ботинками, он шел, присматривая, куда бы примоститься, и заметил их. Пять неподвижных голов в касках под ковром из листьев, веток и мха. Они высунули рты, чтобы дышать. Трое истекали кровью и умирали от жажды. Они были не жильцы, даже если бы немедленно оказались в реанимации. Их сослуживцы пытались помочь. Закидали вскрытые животы землей — видимо, чтобы остановить кровь хоть чем-то. Рядом валялась насквозь пропитанная одежда с веером навозных мух и прочих летающих тварей. Живые солдаты остались в трусах и касках, остальное пустили в дело. Устав от мероприятий, они легли отдохнуть и отрубились, тут-то Ян их и застал. Он быстро прикинул, что уходящая троица неопасна, и выстрелом в шею пригвоздил к земле двоих в трусах. Патроны надо беречь, состраданию на войне не место.

Эта душная, воняющая кровью картина заполнила салон автомобиля. Он вспомнил, как вскинул руку с автоматом, как нажал на спуск один раз, переместил дуло и — второй. В этот момент он был холоден и голоден до их жизней, и ему стоило больших усилий не всадить еще три пули в умирающих. Но вовсе не из сострадания, а от жажды убивать. Так он познакомился с Убийцей.

И никогда раньше он не делал то, что сделал сейчас — отодвинул его на задний план.

«Мужчина, имеющий ребенка, навсегда отец, понимаю, — сказал Убийца, терпению которого, казалось, нет предела, — но хищник не может размениваться на такие мелочи, как человеческая жизнь. Она ведь всего-навсего стоит денег. Даже маленькая такая жизнь — это всего лишь деньги, в которых ты не нуждаешься. Так зачем тебе этот ребенок? Он все равно не будет твоим, он уйдет. Дай ему уйти. Ты хочешь, чтобы он попал в детский дом и мучился там? Ты сам помнишь те «прекрасные» годы, потно-затхлый дух которых выветривался из тебя не одно десятилетие? А если, не дай бог, приемная семья, совсем как у тебя? А если детское насилие? Не гуманнее ли будет сейчас сделать все так, как полагается: уйти от возможного наблюдения, спрятать концы в воду и положиться на судьбу? Сейчас день, с ним ничего не случится, его найдут и отведут в полицию, как сделал ты ночью. Там его и заберешь. Если повезет. А если нет, то мальчик избежит всех ужасов, которые могут ему светить. Ты ведь не думаешь, что родители найдутся и заберут его, прижав к сердцу? Давай, останови машину, подумай спокойно, вспомни один из планов отступления и четко действуй по разработанной ранее инструкции, она идеальна».

Ян остановился у светофора. Съезд на улицу, за которой виднеется железная дорога. Там ходят электрички. Если бросить машину в лесу, то он сможет добраться до города на электричке, не оставляя следов, а потом решить вопрос с машиной. И выполнить задание прямо сегодня ночью, пока будет спать Симеон.

Красный сигнал сменился зеленым, а Ян все не мог решить. Сзади уже сигналили, требуя освободить дорогу. Он мог повернуть, потерял бы полчаса, максимум час.

Но это время могло стоить Симеону жизни.

Он поехал дальше.

«Ты просто запаниковал, — сказал Убийца. — Просто запаниковал. Днем мальчику ничего не угрожает, и если ты подумаешь спокойно, то поймешь, что в самом деле ничего не произойдет, если…»

Ян перестал слышать. Слова Убийцы звучали отчетливо, словно он стал совсем другой сущностью, отделился, потому что раньше они были единым. Как будто он сидит на пассажирском месте и терпеливо что-то рассказывает — как родитель второклашке, что нельзя учительницу обзывать шваброй. Сейчас ему не хотелось слышать ничего, что исходило из той половины машины.

Сейчас он слышал еще один голос. Тихий, бесплотный и ненавязчивый. Они не говорили много лет, но Ян хорошо его помнил.

«Это никому не нужный мальчик, — сказал тот голос, — защити его…»

Он приехал в парк, снял усы, бросил машину на ближайшей парковке и бегом припустил вглубь. В том месте, где Ян нашел его прошлой ночью, парня не было. Он осмотрел кусты, деревья, заглянул под скамейки (хотя и не заглядывая видел, что пусто). Сбегал к зданию полиции, обошел его вокруг, зашел и спросил у дежурного, не приводили ли ребенка. Ответ был отрицательным.

Он позвонил Софье.

— Да?

— Софья, вы нашли его?

— Нет. Я бы позвонила.

— Вы где?

— Иду по улице, я уже прилично ушла. Его нигде нет! Вы вызвали полицию?

— Нет, никого я не вызывал. Идите домой, возможно, он вернулся.

— Хорошо.

— Я скоро приеду.

— Я вас поняла. Простите меня!

Он повесил трубку. Оглянулся еще и еще. Увидел вдали женщину с коляской. Бегом к ней и спросил, не видела ли она парня, ростом ему по пояс, с вихрем рыжих волос, веснушчатым лицом. Одет, возможно, в темно-зеленую куртку (надо было узнать у Софьи, осталась ли дома куртка), но ботинки точно желтые, массивные.

— Ой, — сказала женщина и уставилась на Яна ярко-голубыми глазами, — это ваш ребенок был?

— Где он? Вы видели его?

— Да, видела. Все как вы описали, рыжий, волосы беспокойные, подстрижен горшком. Лицо в веснушках. Ботинки и вправду желтые, но не яркие, а матовые. И куртка. Он гулял тут один, сидел на лавочке, а потом к нему подошел мужчина и они ушли в сторону вон тех домов, — она показала в сторону дома Яна. — Где-то через десять минут мальчик прибежал в парк и громко плакал, а тот мужчина шел за ним и громко звал его по имени. Только я не помню имя… Савилион? Симилион?

— Симеон, — сказал Ян.

Внутри что-то зашевелилось — Убийца уползал в темноту, волоча змеиный хвост.

— Да! Точно, Симеон. Тот мужчина его догнал, потому что мальчик упал. Я была далеко, но все видела и все слышала — акустика в парке сильная. Я закричала. И тогда мужчина увидел меня, подбежал к мальчику, взял его на руки и убежал обратно. Я кричала и хотела вызвать полицию, но услышала, что он крикнул, что это его сын.