Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

Она моргнула:

– Я думала, ты – подменыш.

– Так и есть.

Некоторое время она молчала, и выражение ее лица было совершенно непроницаемым. Лишь потрескивало пламя, заменявшее ей волосы. Наконец Саламандра произнесла:

– Очень хорошо.

– Я не понимаю.

– Нет, это я неправильно поняла. – Она добавила в чай молоко, глядя на него с необычным вниманием.

– Ты тянешь время, – заметил Лаон.

– Мне нужно тщательно подбирать слова, – ответила Саламандра. – Мой язык свободен еще меньше, чем руки. Ваш гейс – не единственный. Здесь действуют обещания, старые как мир. Могу сказать лишь это.

– Приказ Бледной Королевы?

– Она любит и хранить свои секреты, и раскрывать их. Большинство из них не мои, поэтому не мне о них и рассказывать.

– Но ты все еще хочешь поговорить? – спросила я. – Ты уже являлась передо мной. И давала ответы в обмен на…

– Ты была у сада.

– Так и есть. А Элизабет Рош была рядом, не так ли?

Саламандра кивнула:

– Я устала от игр и садов Бледной Королевы. Я уже попадалась в ее сеть. Тогда я тоже любила, и это знание тоже было проклято. Иные говорят, что есть много разновидностей греха, но для меня существует только один.

Лаон посолил чай себе и мне.

– Ей рассказали то, чего никогда не скажут Рошу, – медленно произнесла Саламандра, после каждого слова облизывая губы огненным языком. – Он был прав насчет них. Но не понимал, что истина, от которой они отступятся, – это его же собственная истина. Ужасная вещь – зеркала. Иногда люди не могут вынести собственных отражений. И сделают все, чтобы больше себя не видеть.

– Ты хочешь сказать, что Рош покончил с собой?

– Они… – Она снова умолкла. – Они учили ее, пичкали секретами, испытывали ее прекрасную веру, как он и предполагал.

– Кто такие «они»?

Саламандра не обратила внимания на вопрос Лаона и продолжила свой рассказ:

– Бета горела верой. Она хотела доказать существование Бога.

– Каким образом?

Саламандра ничего не сказала и сидела неестественно неподвижно, но пламя все более и более взволнованно плясало на ее коже.

– Не можешь сказать? – спросил Лаон.

Я напряженно размышляла, пытаясь вспомнить отрывки, прочитанные в дневнике. В конце концов, сходство почерка того, который писал о яде, с почерком Элизабет Рош не было случайным.

– Стихотворение, которое она все повторяет, – я обхватила чашку с забеленным молоком чаем, – стихотворение Донна. О Евхаристии.

– Я знаю, – сказал Лаон.

– Она и в дневнике его писала. Снова и снова, – мои мысли кружились вокруг подробностей. – А в другой часовне я нашла разбросанные облатки. Сцену прерванного причастия. Но ты ведь прибралась там? После этого.

Саламандра поморщилась, но кивнула вдумчиво и медленно.

– Она ведь тоже это находила?

Саламандра ничего не произнесла, но встретила мой взгляд с твердостью, которая была ответом на мой вопрос.

– Как и Рош… – нахмурилась я.

– Они пытались доказать присутствие Бога, – Лаон откупорил фляжку. – Оба были влюблены в Оксфордское движение. Вернее, я знаю, что влюблен был Рош, и предполагаю, что Элизабет тоже.

– Как? Это не имеет смысла…

– Облатки, – Лаон сделал большой глоток из фляжки, после чего разразился резким смехом, – они их не солили.

– Но почему?

– Она верила. Уповала на Истинное присутствие тела Спасителя. Не просто хлеб, но тело Христово. Она верила, что была под взором Божьим.

Я всегда полагала, что Рош каким-то образом уговорил мистера Бенджамина обратиться, но внезапно все встало на свои места.

– Это она. Когда принимала причастие без соли. Это было проявление веры. Она вдохновила мистера Бенджамина. В его сознании она обращала взор Бога к аду.

– Но это все равно была несоленая пища. А как ты сама сказала, Кэти, – произнес Лаон, – это и есть ад. Он вне поля зрения Бога. За пределами Его света. Так далеко от Бога и света небесного, как только возможно.

– Но Иисус спустился в ад и проповедовал заключенным там душам, проклятым и забытым…

– Только не в этом аду.

Я попыталась представить себе, каково было Элизабет Рош, когда она поняла, что попала в настоящий ад. Подумала о триптихе в часовне и о том, какой насмешкой стало для нее Сошествие во ад. Ведь, несмотря на все муки, ад проклятых знал Свет Господень. Благословенные стопы помазанного Спасителя три дня ступали по тем берегам, и он спасал оттуда души человеческие.

– Вот почему она пытается покончить с собой. Спасается бегством.

Мы ненадолго остановились. Саламандра молчала, не подтверждая и не опровергая наш рассказ.

– Я хотел бы с ней поговорить, – сказал Лаон. – Когда проснется.

Саламандра ощетинилась – пламя лезвиями пробежало по ее спине, – но позволила.

После первого пробуждения Элизабет Клей не проявила ясности ума. В ее горле заклокотал низкий стон, она завсхлипывала и запричитала. А когда Саламандра принесла ей еды, набросилась с такой жадностью, что принялась вылизывать тарелки.

Мы с Лаоном беспомощно наблюдали, как Саламандра ее успокаивает.

– Элизабет Клей, – произнес Лаон.

При звуках своего имени лицо женщины переменилось. Глаза, казалось, прояснились, и она сказала:

– Это я.

– Мы знаем вашу историю.

– Она не сложная, – фыркнула она. – Насколько тяжело ее рассказать? Сколько слов понадобится? Один дурак, одна дурочка. Слишком самовлюбленные, чтобы понимать.

– Нас ввели в заблуждение.

– Вы так долго ничего не понимали. Но теперь знаете. Когда-то давно Клей вышла замуж за человека, чтобы он мог соблазнить их сломать мой прекрасный, прекрасный ум. Они любят все сломанное. Так что дело сделано, сделано, сделано. В своем безумии я разорвала его на части. Это меня пожирает. Грызет и грызет. Съедает. Опустошает. Никак не насытится. Теперь я могу умереть.

Вокруг в языках пламени расхаживала Саламандра:

– Самоубийство – самый страшный из грехов.

– Это мой грех. Я совершала и худшие.

– Ты заставила меня пообещать. Я дала все известные мне клятвы. Поклялась светоносным, ночной матерью, камнями этого места… Я не могу потерять тебя, Элизабет Клей.

– Мне нужно, чтобы это закончилось. Пожалуйста, – она бросила на меня умоляющий взгляд. – Дайте мне умереть.

Коротко ударил колокол, возвещая о прибытии в Гефсиманию гостя.

Я резко выпрямилась.

– Бледная Королева, – сказал Лаон, – она…

Я кивнула:

– Нам нужно идти.

– Пожалуйста, – прошептала Элизабет Клей. Она моргнула, и вся ее ясность, казалось, исчезла. – Этому не будет конца. Разве вы не предпочли бы дом грешника аду изгнанника?

Я взглянула на ее жалкую фигуру и ожесточилась сердцем. На моих руках уже было больше крови, чем мне бы хотелось помнить. Я подумала об Ариэль и ее алой крови.