Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

– Они привели тебя сюда не просто так. – Мрачное спокойствие Лаона пробилось сквозь мою панику. – Ужасная вещь – зеркала. Это сказала Саламандра. Мне показывают мой собственный грех.

– Нет, этого не может быть. – Я знала, что должна чувствовать отвращение, знала, что должна возненавидеть себя за свои грехи. Я все это знала, и мне хотелось думать, что оттого-то у меня и выворачивается желудок. Человеческий ужас от моих поступков. – Я – подменыш.

– Те двое, которых мы встретили на рынке, сказали, что мы на них похожи.

– Нет.

В горле у меня поднялась кислая волна, и я никак не могла ее проглотить. Из всего чистого, из всего настоящего уцелела лишь наша любовь, я за нее цеплялась изо всех сил, но вот и она ускользала.

– Я сказал: нет, мы не такие же. Но именно это они и имели в виду.

– Нет, – повторила я, и голос мой звучал уже слабее, так же слабо, как и мое сопротивление.

Мне вспоминались каждый наш поцелуй, каждая ласка, но теперь они были запятнаны новым и одновременно старым знанием. Оно заполонило разум, как мотыльки – библиотеку.

– Ты плачешь, – сказал Лаон.

Мои руки взметнулись к лицу. Оно было мокрым от слез и запачканным моими прикосновениями. Я смотрела на эту грязь с отстраненным удивлением, дыхание прерывалось, а сердце колотилось в груди огромным кулаком боли.

– Ты никогда не плачешь.

– Мне не нравится, что ты видишь, как я плачу, – ответила я.

– Подменыши не умеют плакать, – сказал он, – я как-то об этом читал. Вот почему церковь обычно говорила, что их следует колотить, ведь они будут смеяться над болью и не прольют ни слезинки…

– Нет, – я терла лицо промокшими рукавами.

– А чай, помнишь? Саламандра думала, что ты не станешь пить его с молоком.

– Это чепуха… – огрызнулась я, вспомнив, что молоко должно скисать рядом с подменышем. Поэтому-то мисс Давенпорт всегда сторонилась молока в чае.

– А после Саламандра замолчала. Она хотела нам что-то сказать.

– Нет, Лаон, мы – ты и я – мы не можем быть… – я наконец отняла от лица трясущиеся руки.

Наши взгляды встретились.

Я боялась увидеть в его глазах ужас, боялась отвращения, которое там замечу, внутреннего отторжения. Боялась, что он станет вздрагивать от каждого моего прикосновения. Боялась нестерпимого расстояния, которое протянется между нами.

Но в этом свете его глаза казались черными и непроницаемыми, холодными и далекими.

– Я никогда не хотел, чтобы ты так на меня смотрела, – произнес он.

– Лаон!

По моему лицу катились слезы. Слишком многое хотелось сказать, слова кипели внутри, я задыхалась. Рот превратился в могилу, где всякая мысль умирала, так и не выбравшись наружу. Именно их гниение, которое я ощущала, и наполняло меня мучительным отвращением.

Лаон засмеялся. Запрокинул голову и просто засмеялся. Широкие плечи тряслись от бессмысленного веселья, пока глаза тоже не наполнились слезами.

– Я думал, ты видение, которое появилось, чтобы меня соблазнить, – его прекрасный рот жестоко кривился. – Думал, что тебя исторг туман, чтобы заставить меня согрешить, потянуть меня вниз, утащить в ад. Думал, что смогу сбежать от себя, от своих грехов, от своей сестры. Думал…

– Лаон, нет… – Я не была уверена, чему возражаю, но хотела, чтобы он остановился. Я и сама хотела остановиться.

– Но они сделали кое-что получше.

Я бросилась к нему, закрыла его губы своими. Мокрые от слез ладони обхватили его лицо, то был не столько поцелуй, сколько жесткая, упрямая встреча губ. Это нужно было прекратить. Все нужно было прекратить, заглушить.

Задыхаясь, он выдавил:

– Ты моя сестра.

Мои щеки прижались к его лицу, мои слезы стали нашими общими. Мы были расколотыми отражениями друг друга.

– Ты моя сестра, – повторил он.

И не оттолкнул.

В ту ночь мне приснился сон.

Я увидела Маб, восседающую на медном троне. Она казалась юной на древней земле. Вокруг нее вращались шестеренки огромных часов, каждый скрипучий щелчок эхом отзывался в бескрайнем пространстве.

– Довольно величественно, не правда ли? – произнесла она. – Впечатляет куда сильнее, чем колесницы.

Я знала, что нахожусь в Пивоте. Именно здесь располагался часовой механизм Аркадии. Отсюда тянулось маятниковое солнце. Мгновение я терялась в догадках: шестеренки всего лишь измеряют время или на самом деле размечают и создают его, как создается все остальное в противоестественном аду?

Бледная Королева на миг погрузилась в раздумья, любуясь окружающим ее механизмом. Длинные пальцы с золотыми когтями постукивали по алым губам.

Рядом со мной был брат. Стараясь не встречаться со мной взглядом, он опустился на колени.

– Тебе тоже следовало бы встать на колени, Кэтрин Хелстон, – сказала Бледная Королева, вновь обратив на нас внимание. – Твой брат научился. Вы находитесь в моих владениях.

– Правда?

Она лишь улыбнулась и задумчиво поскребла когтями горло. Затем наклонилась вперед и выжидающе посмотрела на меня.

Я опустилась на колени.

– Брат и сестра, бок о бок, – произнесла Бледная Королева, любуясь нами, словно портретом. Ее глаза глядели на нас оценивающе и с нескрываемым удовольствием. – Ближе, чем когда-либо. Хорошо, что вы наконец оставили дверь открытой для меня.

– О-открытой? – запинаясь, переспросила я.

– Да, одна дверь ведет в замок, а другая – ко мне. Как же еще я могу проникать в твои сны?

Я вспомнила до странного яркие сновидения о своем брате в объятиях Бледной Королевы и о том, как мы мчимся с ним через Аркадию.