Сара Маас - Дом Земли и Крови [litres]

Себя Брайс ощущала жалким ничтожеством.

А ведь она была готова поменяться с ним местами – и охотно поменялась бы, даже зная, как обойдутся с нею Сандриела и Поллукс.

Возможно, это и делало ее, как сказал Рунн, идиоткой. Наивной идиоткой.

Может, ей несказанно повезло, что она благополучно выбралась из вестибюля Комитиума и до сих пор жива.

И может, нападение кристаллоса было платой за ее наивный идиотизм.

Несколько дней она листала свод законов, пытаясь узнать, есть ли способ помочь Ханту. Оказалось, что нет. Два имеющихся – выкупить его или самой отправиться в рабство – она уже попробовала.

Брайс ничуть не верила в серьезность последних слов Ханта, брошенных ей. На его месте она сказала бы то же самое. Наговорила бы еще больше дерзостей, только бы сохранить его безопасность.

Сейчас она сидела в выставочном зале и смотрела в экран выключенного компьютера. Последние два дня город был непривычно тихим. Казалось, внимание всех было приковано к Встрече, хотя участие в ней принимала лишь горстка руководителей Города Полумесяца и немногие приглашенные.

Брайс регулярно смотрела выпуски новостей, надеясь снова увидеть Ханта. Увы, его больше не показывали.

Каждую ночь Брайс спала в его комнате. Надевала одну из его футболок, залезала под одеяло, вдыхала оставшийся запах и воображала, что он лежит рядом.

Три дня назад ей на работу принесли конверт с обратным адресом Комитиума. С колотящимся сердцем Брайс надорвала конверт. Неужели Хант каким-то образом сумел отправить ей послание?

На стол выпал белый опал. Следом – короткая записка от Исайи. Чувствовалось, бывший командир Ханта тщательно выбирал каждое слово, зная, что письма прочитываются.

«Это Наоми нашла на барже и подумала, что стоит вернуть тебе». И ниже: «Он сожалеет».

Опал она бросила в ящик письменного стола.

Сейчас Брайс со вздохом выдвинула ящик. Она смотрела на молочно-белый камень, водя пальцем по прохладной поверхности.

– Ати скверно выглядит, – заметила Лехаба, паря возле головы Брайс.

Она указала на планшет, где застыло лицо Ханта. Брайс в который раз пересматривала запись церемонии открытия.

– И ты, Биби, выглядишь не лучше.

– Спасибо за правду.

У ног Брайс зевал и потягивался Сиринкс, сверкая изогнутыми коготками.

– И что мы будем теперь делать?

– Как понимать твой вопрос? – поморщилась Брайс.

Лехаба обхватила себя за плечи и поднялась выше:

– Мы ведь возвращаемся к нормальной жизни?

– Да.

– А как ты понимаешь нормальную жизнь?

– Как нечто скучное.

Лехаба слегка улыбнулась и стала нежно-розового цвета.

Брайс тоже улыбнулась:

– Хорошая ты подруга, Леле. Очень хорошая. – Брайс выдохнула, притушив сияние спрайты. – Жаль, что у меня не всегда получается быть такой же подругой тебе.

Лехаба взмахнула ручкой, став ярко-красной:

– Биби, мы пройдем через это. – Она уселась на плечо Брайс. Только ощутив тепло спрайты, Брайс поняла, насколько озябла. – Ты, я и Сири. Вместе мы преодолеем.

Брайс подняла палец. Лехаба обхватила его своими крошечными ручками:

– Решено.

Рунн ожидал, что нынешняя Встреча будет насыщенной, напряженной и предельно опасной. Словом, того и жди, что кому-нибудь перережут горло. Так бывало на всех прошлых Встречах, которые он посещал. Но на этот раз его единственным врагом оказалась скука.

Сандриела целых два часа толковала собравшимся о приказе астериев поставить от каждого Дома большее число солдат на пангеранский фронт. Спорить было бесполезно. Никакие возражения не принимались. Приказы астериев не обсуждались.

Затем разговор коснулся новых предложений в сфере торговли. И началось нудное хождение по кругу, нескончаемое повторение одного и того же. Даже Микай устал от пустого перечисления имен и достижений. В какой-то момент Рунну показалось, что астерии решили превратить эту Встречу в подобие пытки.

Интересно, сколько астерианских гвардейцев дремали, скрывая лицо под маской? Кое-кто из собравшихся – тех, что рангом пониже, – откровенно клевал носом Но Аталар не терял бдительности. Ассасин не отвлекался ни на минуту. Слушал. Следил.

Возможно, губернаторы намеренно добивались этого: утомить собравшихся до такой степени, чтобы те наконец согласились на принятие невыгодных условий.

Но были немногие упрямцы, уклонявшиеся от обсуждений. Отец Рунна, русалочий народ и ведьмы. В особенности одна.

Говорила Гипаксия мало, однако внимательно слушала все речи. При ее молодости, лучистые карие глаза ведьмы свидетельствовали о зрелой рассудительности и осторожности.

Увидев ее в первый день, Рунн был потрясен. Он привык видеть Гипаксию в костюме медведьмы, но никак не в королевских одеждах и с короной на голове. Надо же, они знакомы почти месяц, а он даже не подозревал, что общается со своей потенциальной невестой.

В тот же день, когда объявили обеденный перерыв, Рунн сумел проскользнуть мимо двух ведьм ее ковена и, как последний придурок, спросил:

– Почему вы мне ничего не рассказали о том, кто вы на самом деле?

Странно, что она стояла в общей очереди и теперь держала поднос с едой. С таким изяществом ей бы держать скипетр, а не пластиковый прямоугольник.

– Вы не спрашивали.

– Какого Хела вы делали в той клинике?

Она опустила глаза:

– Мои источники сообщили, что в вашем городе пробудилось зло. Я захотела убедиться в этом сама. Разумеется, не раскрывая себя.

Теперь понятно, почему она оказалась на месте убийства храмового охранника. И потом, когда кристаллос напал на Аталара и Брайс в ночном саду.

– А еще мне хотелось понять жизнь… обыкновенной ведьмы. Прежде, чем произойдет… это. – Она коснулась своей короны.

– Вам известны виды моего отца на вас? На нас с вами?

– У меня были подозрения, – холодно ответила Гипаксия. – Но сейчас я не задумываюсь о таких… переменах в моей жизни. Это касается всех перемен.

Кивнув Рунну, она пошла к своему столу.

Вот так наследного принца изящно осадили.

Сегодня он хотя бы пытался слушать выступающих и не смотреть на ведьму, полностью равнодушную к идее брака с ним. При ее проницательности… может, ей известно, что он должен стать последним в роду? Выяснять это Рунн не хотел. Воспоминание о пророчестве Оракула он запихнул подальше. Сегодня он был не единственным, кто игнорировал Гипаксию. Джезиба Рога не сказала ей ни слова.

Колдунья тоже не блистала красноречием. Сказала лишь, что Дом Пламени и Тени всегда процветал на хаосе и смерти, поэтому не возражает против затяжной, разрушительной войны. Жнецы всегда рады доставлять души погибших. Эти слова заставили поежиться даже архангелов.

Часы пробили девять утра. Все заняли свои места.