Ася Михеева - Восьмой ангел

— Первое. Смотри на судью. Что у него с лицом? Что у них всех с лицами? Почему они таращатся на мой шрам с таким видом, будто я у них что-то сперла?

— Не у всех, а только у верхушки, — Михаил почесал нос. — Рядовое население ходит с чистыми лицами. Я, кажется, видел пожилого мужчину с маленьким шрамиком, примерно как у вас, но в целом это только элита так развлекается. Нормальное скарирование, без окраски, без пирсинга, без инкрустаций. Почему они так статус обозначают — еще не знаю, работаю над этим.

— Да, нормальных людей я пока мало вижу, верно. Ясно, — она посопела носом. — Второе. Ты, похоже, был прав, когда предположил, что кораблик бесхозно болтается с самой аварии. Учет проезжающих и проживающих у них поставлен стандартно, мышь не проскочит, а вот данные до аварии все утеряны, то есть все, кто погиб и был впоследствии кремирован, зарегистрированы, а о тех, кто умер до аварии или пропал во время нее без вести, ничего нет. Пропавшими без вести вроде как до сих пор числятся сорок два человека. Понятно, что они по мере нахождения останков всех вносили в базу, но вот пятнадцать тел остались не опознанными — старая база тю-тю, родственники, видимо, тоже. Лиц могло не остаться вовсе, нашли там, условно, в обломках чью-то руку, генная карта есть, имени нет. Скину всю базу, скину полную кафф-запись обследования корабля, поищи какие-нибудь зацепки по личным вещам. Можно покрутить, сопоставить по спискам и генным картам, кем мог бы быть наш безымяшка.

Я, кстати, в толк не возьму, зачем они после аварии всех перекремировали, органики у них не хватало, что ли? Нормальное холодное кладбище сделать — это же ничего не стоит.

— Да наверняка же поврежденных тел было много, декомпрессия, осколки. Привести такие тела в пристойный вид сложно, — рассудил Михаил.

— Ну да, — печально согласилась она. — Хорошо для приличий, но плохо для доследований. Я холодные кладбища, понимаешь, люблю чрезвычайно — хоть через двести лет вскрытие проводи, удобненько… Ладно. Третье. Посмотри на судью и пилота.

Михаил посмотрел. Судья значительно старше, борода закрывала нижнюю половину лица. Форму черепа тоже не определить — голова покрыта какой-то шапчонкой. На профиле заметно сходство формы ушей. Брови тоже, пожалуй, похожи, но чего этому удивляться на станции, где все друг другу родня.

— Я сегодня отобрала у них, наконец, генные карты, — Цо щелкнула пультом проектора, положила на колени свой планшет и вывела на экран две медленно движущиеся полосы генных карт, одну над другой.

— Начну с Y-хромосомы. Видишь?

— Вижу, — сказал Михаил, протянул руку и отобрал у Цо планшет. Внимательно глядя в проектор, промотал обе карты, останавливаясь то там, то сям, задал и вывел на экран список зон сходства.

— Племянник по мужской линии, сын единокровного брата.

— То есть у судьи есть брат, у брата сын?

— Ага. Брат судьи не полнородный, матери разные.

— Вот почему я карты еле отобрала, — фыркнула Цо. — По ним-то даже мне видно, что родня. Без таких подробностей, конечно.

— Типа семейное дело?

— Ну конечно. А ты что узнал?

— Таких откровенных лакун в школьной истории две — период вокруг аварии и смена формы собственности на доход от врат.

— О-о-о, — сказала Цо и повернулась к Михаилу всем корпусом. — Ну-ка, ну-ка?

— Я вижу только начало и конец. Сразу после войны, ну то есть лет двести десять назад, упоминается, что, э-э-э, в рамках культурного развития было решено заказать скульптурные портреты героев станции и приглашали специалиста из другой зоны, цитирую дословно «из сумм коллективного дохода станции». Сейчас ни о каком коллективном доходе станции речи нет, за каждые врата отвечает какая-то конкретная семья, и вот, «Вачовски выделили десять процентов годового дохода врат Джюда-2 на перестройку сада». То есть двести лет назад доход получала станция, а сейчас — четыре конкретные семьи, и я ничего не нашел о том, как это произошло.

— Судья-то наш покойный как раз Вачовски, — сказала Цо.

— А нынешний — Эршад.

Цо пожевала губу.

— Это значит, что мы влезли в большие деньги. И еще это значит, что в том кораблике или там, откуда он прилетел, спрятано что-то, что либо угрожает большим деньгам, либо само по себе еще более большие деньги.

— Почему?

— А иначе зачем бы судья поперся туда самолично? Не-ет, он никому не доверил, взял племянника… Не из основных родственников, заметь, которых десятка полтора, а из местных… и что-то пошло наперекосяк. Вот что, завтра постараюсь пробиться вместе с тобой в сам кораблик, все осмотрим и запишем заново. Перед заседанием. Эх, может не выйти. Но на заседании ты мне нужен, мне там будет не до осмотра достопримечательностей, тут такие эти… зубастые.

Ну вот. А Михаил только-только договорился с сударыней Стуц, что ее старшая сестра уделит ему время и расскажет об ангелах.

— Хорошо, — сказал он, — сейчас только выйду к сударыне Стуц на минутку, завтрашнюю встречу отменю… А кстати, можно гондолу в аномалии поискать зондами? Если они тут много лет искали восьмые врата, тут же должна по системе чертова уйма зондов болтаться?

Цо посмотрела на него как на глубоко умственного отсталого и вздохнула.

— Гуманитарий, — ядовито сказала она.

— Ну гуманитарий, — покорно согласился Михаил, — но почему нельзя-то?

— Зонд — тупая штука, — очень терпеливо сказала Цо, — все, что он делает, — снимает гравитационное поле и сличает его с визуальным. Если видит, что по гравиграфии должен быть объект, а на фотографии его нет, подает радиосигнал и слегка меняет траекторию в сторону удивившей его точки. Если он врата нашел, то будет летать вокруг них и свистеть. Если он видит любой объект, который присутствует и на гравиграмме, и на фото, — он не почешется, будь там хоть смарагдовый корабль, полный эльфов.

— А, — огорченно ответил Михаил и пошел переносить встречу с сестрой сударыни Стуц.

— До совещания с шишками еще полтора часа, — сказала Цо утром, — какие есть предложения?

— Вы обещали показать внутренности корабля.

Они поставили термос с кофе между креслами, Цо вывела видео на проектор.

— Личные вещи там нашли только в шкафу — сумку с ношеной одеждой, проверили, одежда зарезанного, — сказала Цо.

— И что, кроме одежды в сумке ничего?

— Значки какие-то веселенькие, на липучках… Ни одного устройства, вообще.

— Мне бы самому посмотреть, — жалобно сказал Михаил.

— Ты что, меня еле пустили. Но чую, что надо, буду пробивать.

— Стоп.

— А, фотография над пультом? Ребенок же, их все вешают.

— Это Геля с крокодилом, — сказал Михаил.

— Ага!

Она увеличила остановленный кадр так, что лицо маленькой девочки заняло весь экран. Коротенькие хвостики, морда надувного крокодила прижата к личику.