Тим Пауэрс - Последние дни. Том 2 [litres]

Он отнюдь не был уверен, что находится в реальном сан-францисском Чайна-тауне.

Китаянку в белом дождевике с капюшоном он впервые заметил, когда, скрываясь от моросящего дождика под навесом в переулке, носившем громкое имя улицы Игроков, нырнул в магазин сувениров, чтобы спрятаться от нее, там пробрался между грудами кастрюлек, колпаков волшебников и пластмассовых чесалок для спины, вышел через заднюю дверь, снова оказался под дождем и пустился со всех ног через узкую, освещенную неоновым светом улицу, сквозь замерший поток машин, в темную щель этого переулка, потому что, когда на улице Игроков встретился взглядом с этой женщиной, она на один неверный миг вроде бы превратилась в тот округлый черный силуэт, который появился на экране телевизора в мотеле, сразу после того, как Арки налил туда пива, и Кути предположил, что эта женщина, кем бы она ни была, облачилась в психический покров, сделавший ее совершенно неотличимой от одного из козырных архетипов.

Он поспешил по этому переулку – пробегая рысцой мимо неописуемых прилавков под открытым небом с жаренными целиком утками, под декоративными балконами, и не поддающимися расшифровке вывесками, и натянутыми веревками, плотно увешанными кальмарами, с которых капала вода, и присматривавших за ними древних старух, курящих глиняные трубки в открытых дверях, – и резко остановился, поскользнувшись на мокрой брусчатке, когда ему, наконец, пришло в голову, что ни один настоящий переулок в Сан-Франциско не может тянуться так далеко без единого перекрестка.

Он со вчерашнего дня ничего не ел, кроме пары кусочков пиццы, которую заказали в номер под вечер, а фланелевую рубашку, которая успела промокнуть, носил уже целые сутки. Он устал, кружилась голова, но при этом ему вовсе не хотелось спать, а болевые вспышки в сознании давали понять, что нынче утром произошло что-то ужасное. «Вместе с дождем с неба обрушивались не только промышленные выбросы, но и мертвые воробьи; а жареных уток и сырых кальмаров, – думал он, – выставили сюда намеренно, с какой-то весьма дурной мистической целью».

А в следующий миг он подскочил от неожиданности.

– Ты поймал меня, – произнес высокий мелодичный голос прямо у него над ухом.

Он посмотрел налево, и, конечно же, она стояла там и, улыбаясь, смотрела на него, скорчившегося под лестницей.

Но испугался он за мгновение до того, как она заговорила. Он снова жил по времени бара – переживал событие за миг до того, как оно свершится. Это означало, что она или кто-то еще обращал на него внимание магического рода – но об этом он начал смутно догадываться еще раньше.

Ее лицо под белым пластиковым капюшоном оказалось моложе, чем он думал, и чуть заметный ореол, который он разглядел с одной стороны от нее, переливался теперь всеми цветами радуги и определенно повторял ее настоящие очертания.

Он заметил также, что она стоит на мокрых камнях босиком и что длинные черные волосы, ниспадавшие ей на грудь между отворотами плаща, липли, казалось, не к одежде, а, скорее, к голой коже.

Он подался вперед, вылез под разошедшийся утино-кальмаровый, как он теперь называл его, дождь и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она опередила его.

– Что ты ищешь? – спросила она.

Кути задумался, прежде чем ответить.

– Наверное, крышу над головой, – сказал он. – Еду, отдых. – Он обвел испуганным взглядом улочку, стиснул кулаки, ощутив очередной всплеск стремительного сердцебиения, и добавил чуть слышно: – Настоящую улицу.

– В таком случае иди вон туда, – сказала она, вынула из кармана сложенный листок белой бумаги и протянула ему. Ее пальцы были холодны, как дождь.

Потом она быстро прошла мимо него и удалилась, а полы белого плаща широко развевались на ветру, несущем струи дождя, так что она превратилась в белый треугольник, с ужасающей скоростью уносившийся прочь между тесными темными стенами и уменьшавшийся на глазах.

Кути развернул бумажку, пытаясь прикрыть ее трясущейся рукой от дождя. Это оказалась паршивая ксерокопия контурного рисунка, изображавшего скалящего зубы китайца в рубашке и штанах с мелким расплывчатым изображением кораблей и зверей. Под рисунком шариковой ручкой были приписаны неровные строчки:

60

31 10, 78 53:

49 80, 86/100 90 91.

– 12

Кути посмотрел вслед исчезнувшей из виду женщине. Он понял этот шифр, но не мог не задуматься, откуда она могла знать, что он его поймет. Это была кубинская charada china, система записи, используемая в шарадах и лотереях, которую привезли на Кубу в середине девятнадцатого века китайские иммигранты. Первоначально в ней использовалось тридцать шесть знаков, но в двадцатом веке их количество увеличилось до сотни.

Репродукция знаменитого рисунка была так плохо скопирована, что маленькие картинки на одежде китайца просто нельзя было распознать, и тем более невозможно было прочитать крошечные цифры рядом с каждой из них – но приемная мать Кути Анжелика так много гадала по этой древней системе, что Кути без труда вспомнил, к какой картинке или группе картинок мог, традиционно, относиться каждый номер.

Сейчас он пытался прочитать указанные картинки как записку – послание, адресованное ему, – и очень скоро мысленно составил из них фразы, заполнив пропуски словами, которые казались ему подходящими:

(В этот день) темное солнце олень большая рыба, епископ (Томас Эдисон) электрического света:

(Отправившись на поиски, найдешь a) пьяного врача (или врача для пьяниц ), (в) отеле (или монастыре ) (где видел) большое зеркало и старика (рядом) с) черепаху из драгоценных камне й.)

– Святая подвижница (или проститутка)

«Давно ли, – думал Кути, – она следила за мной? Как раз на рассвете, когда вместе с тухлым дождем с неба посыпались мертвые воробьи, я действительно видел старика, приставлявшего к кирпичной стене большое зеркало в золоченой раме и смотревшего на меня в отражение. Было это вроде бы перед китайским рестораном, а не отелем или монастырем… Хотя вообще-то рядом находился магазин под названием „Нефритовый кладезь“ с большой нефритовой черепахой в витрине. Это было рядом с улицей Игроков… Вашингтон и Стоктон».

Еще продолжая раздумывать, как бы выбраться обратно на улицы настоящего Сан-Франциско, он услышал неровное жужжание автомобильных шин по мокрому асфальту и, сделав шаг вперед и посмотрев налево, увидел тускло окрашенные автомобили, пересекавшие переулок слева направо. Настоящая улица! «Ищи и обрящешь», – сказал он себе.

Он подумал о старике с зеркалом… и о женщине в белом дождевике.

Святая подвижница (или проститутка).

Анжелика увидела бы в этом приглашении опасность, причем не столько бытовую угрозу, сколько мистическую. «Не все, пользующиеся магией, обязательно плохи , – многократно убеждал он себя за последние два года, – но это занятие всегда вредит им самим: даже если ты маскируешься и работаешь на благо других или для самозащиты, это огрубляет и пачкает твою душу».