Тим Пауэрс - Последние дни. Том 2 [litres]

Сидя рядом с Кокреном на заднем сиденье, она достала из-под набухшей от воды кожаной куртки золотую шкатулку. Она была не больше, чем пара сложенных одна на другую колод игральных карт; ни петель, ни замка, крышку удерживали на месте шесть золотых винтов.

– Пит, отыщи мне отвертку, – сказала Пламтри. – С прямым жалом.

– Нет, – возразил Кокрен, – не открывай ее. Мы ведь вроде как должны бросить ее в океан.

– Но ведь не закрытую наглухо, верно? Если так, то можно было бы с тем же успехом оставить ее в камине: все равно, где сидеть, – в ящике, в трубе или на дне залива. Ее нужно вытряхнуть оттуда, как яйцо из скорлупы. – Пламтри откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. На мокрых волосах, прилипших ко лбу, кое-где все еще чернели хлопья сажи. – Интересно, Мамаша Плезант ушла по доброй воле? Или ты ее как-то заткнул?

– По доброй воле, – ответил Кокрен. – Но она так или иначе уходит. И она, похоже, смирилась с этим. – Салон машины быстро прогрелся, и стало почти уютно по сравнению с промозглым холодом снаружи; он сморщил нос, заметив, что воздух пропитался памятным с детства запахом залитого водой костра.

– Ну и я так думаю. – Пламтри вставила ноготь в шлиц одного из винтов и попыталась повернуть, но винт не поддался.

– Не знаю, в какой степени призраки способны на волевые действия – настоящее проявление инициативы, – сказала Анжелика с переднего сиденья и тут же нахмурилась, как будто устыдилась того, что эта мысль пришла ей в голову.

– Коди, они же мертвы, – добавил Пит.

– Как Валори, – согласилась Пламтри и вяло кивнула. – Так где отвертка-то?

Пит вздохнул, нагнулся и запустил руку под сиденье.

– Если ты выпустишь ее, – сказала Анжелика, которая была явно раздражена, но не готова к решительному спору, – она тут же исчезнет, как облачко пара.

Пит вытащил черный металлический инструментальный ящик, поставил его рядом с собой на сиденье, откинул защелки, открыл и молча протянул отвертку назад через спинку.

– Сомневаюсь, – возразила Пламтри. – Ясно же, что меня выдернули из дурдома и всунули в вашу компанию не только для того, чтобы вы смогли расспросить моего папашу… И, черт возьми, Мамаша Плезант так и сидит во мне.

– О… – смиренно вздохнула Анжелика. – Я… понятно… Коди, я все же думаю, что ты могла бы обойтись и без этого.

Пламтри уже ловко выкрутила из крышки один из винтов.

– Вы только посмотрите! – воскликнула она, держа его в пальцах. – Весь золотой, а не только головка.

– Не представляю себе, чтобы она сгорела, – с горечью сказал Кокрен, – в том месте, которое предполагала своим вечным пристанищем. – Он знал, что отговорить Коди от того, чтобы она впустила в себя еще и призрак этой старухи, если он будет все еще жизнеспособен, не удастся, и лишь надеялся, что новая обитательница не ввергнет ее в неприятности и не станет ломать ей ребра или руки. – Я вот думаю: когда она решила сделать эту коробку и винты?

– Наверняка не раньше 1899 года, – ответила Анжелика, – если отпечаток руки ее дочки появился тогда. До тех пор старая леди, судя по всему, верно служила Дионису.

– Называйте ее миссис Винчестер , – сказала Пламтри. – Я уже выкрутила три винта, и она вполне может слышать наши разговоры. – Пламтри покачивалась на сиденье, рассматривая через стекло лужи, на которых плясали дождевые капли, и Кокрен расслышал, что она напевала под нос «Мы на лодочке гребем». – И как же нам удалось сбежать от этого черного гения-охранника? Только если было очень страшно, не говорите.

– Он оказался знакомым Мамаши Плезант, – ответил Пит. – Я думаю, что он был проявлением этакого косвенного внимания бога и не способен принимать много решений – как лошадиный хвост, который отгоняет мух, пока лошадь смотрит совсем в другую сторону. Но страж узнал ее и позволил нам уйти с бутылкой этого суперзинфанделя. – Он уставился в окно на колеблющееся полотнище дождя над стоянкой. – Несчастная Джоанна, – проговорил он себе под нос. – Сквозь крышу в «Солвилле», небось, хлещет, как из шести брандспойтов.

Пламтри выкрутила последний винт и вытащила его из отверстия. Потом сняла крышку с золотой коробочки и вытащила из гнезда, сделанного из связанных резинкой прядей легких, как дым, волос и скомканных полосок газетной бумаги, стеклянную пробирку, заткнутую пробкой, но пустую на вид.

– Осторожно, не съешь ее, как это делают Шерман Окс или твой Арментроут, – нервно бросила Анжелика.

– Плезант я ведь не съела , скажешь, нет? – Пламтри подняла пробирку и посмотрела сквозь нее. – Я отлично умею (огромный опыт!) отходить в сторону и освобождать место для входящих личностей, например, когда телефон звонит. – Она чуть заметно нахмурилась, и Кокрен понял, что она подумала о Дженис, чьей обязанностью как раз и было отвечать на звонки.

– Откройся настежь, – сказала она затем, обращаясь, вероятно, к пробирке. – Я – та, кто прочел послание на твоем витраже. Прошу знакомиться с населением этой головенки. – И она резким движением выдернула зубами пробку и втянула воздух над стеклянным горлышком.

Пробка выпала из ее губ, и она откинулась на спинку сиденья.

– О мой бог, – выговорила она, тяжело выдохнув и обведя взглядом троих, находившихся вместе с ней в машине. – Все-таки нашел меня, да? – Голос оказался сильным, но тоном выше, чем у Коди или Плезант.

– Нет, – ответил Кокрен. – Мы… Хотя можно сказать и так. Полагаю, что мы вроде как на временной службе у него.

Слезы навернулись на глаза Пламтри и покатились по загорелым щекам.

– Вы вовсе не обязаны уходить, – вдруг сказала Анжелика, – если не хотите. Мы можем… я не знаю. Да будь оно!.. Есть же, наверное, способ снова спрятать вас еще лучше?…

Пит рядом с ней напрягся, собравшись что-то сказать, но передумал, стиснул губы и возвел глаза к ржавому потолку.

Брови Пламтри поднялись.

– Нет, нет. – Она подняла руки Пламтри и пошевелила ими перед лицом. – Я на воле! И следую к богу, следую к морю; и возьму с собой призрак моего ребенка, по крайней мере, тот прах, в который она превратилась. Боже, я и впрямь думала, что нам придется остаться в этой коробке навечно. Думаю, мысли у меня кончились всего через несколько часов, и даже мои сны были только о том, что я сижу в коробке. Воспоминания о ней, которые я хранила (хранила как вызов!), были всего лишь черной пылью. Просто сажей. Если бы я только знала… – Она обвела взглядом мокрую кожаную куртку и еще более мокрые джинсы, которые на ней были, и ее брови поднялись еще выше. – Я… признательна этой… особе за предоставленную мне передышку и возможность вдохнуть свежего воздуха.

«Вряд ли этот воздух можно назвать свежим», – подумал Кокрен и зевнул – исключительно от нервозности и отчаянного желания, чтобы Коди вернулась назад.