Владимир Корчагин - Женщина в черном

— Дифтерией в двадцать восемь лет?! — удивился Никита.

— А ты полагал, дифтерией болеют только дети? Нет, ею болеют и взрослые, и у них эта болезнь протекает в особо тяжелой форме. Так было и у Миши Глебова. Врачи не смогли спасти его. Ушел из жизни перспективный специалист, а вместе с ним был утрачен и… Но об этом после! — Кедрова провела ладонью по лицу, словно смахивая боль воспоминаний, и снова вздохнула. — Словом, все мы понесли громадную утрату, а для меня она была особенно тяжела. Ведь нас связывали не только научные интересы. Миша еще в университете явно выделял меня среди других девчат, он даже ухаживал за мной, а я…

Нет, сейчас я могу определенно сказать, что он был мне далеко не безразличен. И трудно сказать, как сложились бы наши отношения. Но тогда, в те годы бездумной молодости, у меня был один идеал, один-единственный кумир — Лев Яковлевич. Да разве только в молодости! Я готова была преклоняться перед ним, готова была молиться на него все сорок с лишним лет, что проработала помощницей этого удивительного человека.

Анастасия Ивановна уронила голову на сцепленные кисти рук и надолго замолчала, видимо, снова перебирая в памяти события тех далеких лет.

— Ну а Миша… — снова заговорила она, глотая слезы. — Миша целиком ушел в работу и примерно за год до смерти, будучи уже ближайшим помощником Льва Яковлевича, создал свой собственный препарат, который явился своего рода катализатором к препарату Гридина, то есть он многократно усиливал действие гридинского препарата, а главное, обеспечивал почти стопроцентную результативность его применения. Состав и технологию изготовления своего препарата Миша держал в секрете, не доверяя его никому из нас, включая и Льва Яковлевича. Все данные о препарате были заключены в небольшой синей тетрадочке, с которой Миша не расставался ни на минуту. Тебе может показаться это не совсем этичным. Но я понимаю Мишу. Молодой, только что вступающий в науку ученый не хотел сразу растворяться в лучах славы академика. Лев Яковлевич также с пониманием относился к секретам своего ученика. У них с Мишей была, видимо, договоренность выступить после завершения всех испытаний с единой публикацией об обоих препаратах и методике их применения под общим авторством. Тогда этот комплекс получил бы в научном мире название препарата Гридина — Глебова. Но судьба распорядилась по-своему. Миша был одиноким и очень замкнутым человеком. Здесь, в городе, у него не было ни родных, ни близких. Поэтому умер он в больнице, на руках у дежурной медсестры. И вот эта сестра дня через два после похорон заявила, что последними словами Миши были: «Передайте Льву Яковлевичу, что известная ему синяя тетрадь находится у его двоюродного брата Николая Ефимовича Гридина». Как могло случиться такое? Почему, при каких обстоятельствах Мишина тетрадь оказалась в руках мало ему известного человека? Этого не мог объяснить никто из нас. А когда на следующий день Лев Яковлевич обратился к брату с просьбой передать ему тетрадь Миши, тот заявил, что ни о какой синей тетради знать ничего не знает, а слова Миши не что иное, как предсмертный бред агонизирующего человека.

Я сразу не поверила этому. С какой стати, даже в бреду, Миша ни с того ни с сего назвал бы имя Николая Гридина? К тому же, занимая в то время пост очень крупного партийного работника, обладая громадной властью, тот, конечно, мог либо путем шантажа, либо путем прямого давления и угроз склонить надломленного болезнью Мишу к передаче ему синей тетради. Но тогда я полагала, что все это было сделано лишь с целью поставить в затруднительное положение Льва Яковлевича. Я не знаю, с чего это началось, но к тому времени они были непримиримыми врагами. Во всяком случае, именно Николай Гридин был главным вдохновителем всех гонений на академика Гридина. Мне точно известно, что это с его подачи обком потребовал от президиума филиала академии прекращения всех работ по генной инженерии в лаборатории Гридина. Словом, уже тогда мне было ясно, что у Николая Гридина было немало оснований лишить Льва Яковлевича возможности использовать в его работе препарат Глебова. Кстати, серьезная неудача в эксперименте над мальчиком с ампутированной ногой — помнишь, я рассказывала тебе о том, как Лев Яковлевич вырастил у него новую ножку, но та оказалась с заметными отклонениями от нормы? — явилась следствием отсутствия препарата Глебова.

Но могла ли я уже тогда подумать, что единственным побудительным мотивом всех действий Николая Гридина была алчность. И вот эта алчность партократа лишила нас выдающегося открытия, если, конечно, он снова не солгал…

— Нет, Анастасия Ивановна, — возразил Никита, — на этот раз он, похоже, сказал правду: рукопись Глебова в самом деле выкрала его выброшенная на улицу жена, и обыск в квартире ее дочери он действительно учинил. Только вот ни та, ни другая и не думали выбрасывать или уничтожать драгоценную тетрадь, напротив, делали все возможное, чтобы сохранить рукопись Глебова.

— Что ты говоришь?! Синяя тетрадь может быть цела?! Как ты узнал все это? Где она теперь?

— Я не знаю точно, где она находится сию минуту. Но до недавнего времени все материалы Глебова преспокойненько лежали в самоварной трубе того дома, где за ней охотились ищейки Николая Гридина.

— Что, что?! Как, в самоварной трубе? Уж не хочешь ли ты обратить все в шутку?

— Никоим образом. Хотя то, что я расскажу вам сейчас, действительно похоже на святочный рассказ.

— Ну, я слушаю. Или постой! Давай-ка приготовим прежде чай. А то, честно говоря, у меня с утра во рту ни маковой росинки. Да и ты, наверное, успел проголодаться.

— Так вот, слушайте, — начал Никита, как только Анастасия Ивановна вернулась с чашками чая и наскоро приготовленными бутербродами. — Случай свел меня с маленьким оборвышем-сиротой, который, как я лишь теперь окончательно понял, является внуком вашего сегодняшнего гостя.

— Внуком Николая Ефимовича Гридина?

— Да, внуком Гридина и той несчастной женщины, которая была изгнана из его дома с крохотной дочкой на руках. Позже я расскажу вам все подробно. Сейчас же скажу только, что в одном из разговоров с мальчиком выяснилось, что сначала эта женщина, то есть бабушка паренька, а потом ее дочь, то есть мать мальчика, всячески старались сохранить какие-то бумаги, унесенные из дома деда. Что это за бумаги, мальчонка, естественно, не знал. Но вот с неделю назад он сказал, что в их доме побывали воры и что мать его убеждена: воры эти были подосланы ее отцом, пытались похитить не что иное, как эти самые бумаги. Более того, мальчику удалось наконец заглянуть в бумаги и прочесть в них два слова, написанные «по-печатному». Этими словами были: «Институт иммунологии». Понимаете, «Институт иммунологии»! Воры перерыли в квартире мальчугана все вещи, но нужных им бумаг так и не нашли, потому что мать его догадалась спрятать сверток…