Владимир Корчагин - Женщина в черном

— С этим трудно не согласиться, Анастасия Ивановна. Но боюсь, что это будет очень-очень не скоро. А пока мне больше всего импонирует то, что вы назвали научно-философским смыслом жизни. И я думаю, что его разделяют не одни философы. Знать как можно больше, проникнуть как можно глубже в самые сокровенные тайны мироздания — что может быть значительнее и прекраснее в жизни человека. Впрочем, это, конечно, не для Николая Гридина…

На следующий день утром Никита прежде всего отправился к Инге. Она сама попросила зайти пораньше, чтобы он поделился результатами встреч с Кедровой перед тем как пойти с ней в читальный зал. Поэтому на этот раз он уже без прежней робости переступил порог гридинской дачи и прошел прямо в комнату Инги. У него еще по дороге сложился план, как рассказать ей о том, что он узнал от Селезнева, Светланы и Анастасии Ивановны так, чтобы не очень взволновать впечатлительную девушку, но, войдя к ней в комнату и встретив ее нежный, доверчивый взгляд, понял, что не сможет даже начать рассказ о столь страшных для нее вещах. Только некоторое время спустя, когда Инга сама упомянула имя Анны Петровны, он как бы между прочим заметил:

— А знаешь, Инга, она тебе вовсе не тетка, а… как бы это сказать…

— Что-то вроде моей бабушки? — договорила за него Инга.

— Да, что-то вроде этого. Она жена Льва Яковлевича.

— Я догадывалась об этом. Давно догадывалась. И ни к чему было деду устраивать такой маскарад. Волчьи уши не спрячешь ни под каким чепцом. А в ней действительно есть что-то от волчицы. Ну, да Бог с ней! Это ты от Кедровой узнал?

— Да, от нее.

— А что еще рассказала тебе бывшая помощница деда?

— Она много о чем порассказала. К тому же я успел поговорить с одной аспиранткой Строева и бывшим водителем самосвала, который…

— Который убил папу и маму?!

— Да, я разыскал его…

— Что же он? Что он говорит?!

— Он рассказал мне все как было. Но я не знаю даже, как сказать… Помнишь, ты говорила, что не исключаешь возможности покушения на твоих родителей?

— Точнее на дедушку, поскольку он обычно ехал в такое время с папой на машине.

— Да, так ты и говорила… Так вот, я точно установил, что водитель самосвала намеренно врезался в вашу машину.

— О Боже! — только и смогла вымолвить Инга.

— Но самое главное, что сделано это было по прямому приказу профессора Строева, — закончил Никита.

— Что-о?! Профессора Строева? — вскричала Инга.

— Да, это он, Строев, нанял какого-то рецидивиста, а тот, шантажируя случайно оказавшегося у него в зависимости шофера, принудил его совершить это злодейское убийство.

— Профессор Строев… И здесь профессор Строев… — проговорила Инга словно в забытьи. — Я знала, что это скверный человек, знала, что он делал все возможное и невозможное, чтобы выжить дедушку из института и занять его место. Но чтобы пойти ради этого на такое преступление… Можно ли поверить в такое?

— Дело было не только в желании Строева занять место директора института. Главное заключалось в том, что Лев Яковлевич, как я узнал, располагал компрометирующим материалом на Строева, материалом огромной взрывной силы, одно опубликование которого лишило бы его всех степеней и званий. И дед твой прямо заявил об этом на одном из ученых советов. В ответ Строев пошел на невиданный, но вполне обычный для такого негодяя шаг: решил расправиться с Львом Яковлевичем руками наемного убийцы.

— Но это точно? Тут нет никакой ошибки? — сделала последнюю попытку усомниться в чудовищном преступлении Инга.

— Суди сама, — и Никита подробно передал ей свой разговор со Светланой и Селезневым.

— Какой кошмар! Какой кошмар!!! — не переставала повторять Инга. — Но я этого так не оставлю! Я ему отомщу! Он дорого заплатит за смерть папы и мамы. Я сегодня же пойду и…

— Постой, Инга! Успокойся, родная! Я понимаю тебя. Это нельзя оставить безнаказанным. Но, пожалуйста, прошу тебя, не предпринимай ничего сама, не посоветовавшись со мной. Поверь, это страшный человек. Страшнее, чем ты думаешь. Он погубит тебя. И тогда я… Я не переживу этого. Но я, так же, как и ты, не мыслю оставить его в покое. Мы отомстим ему вместе. Только надо все обдумать, все взвесить, чтобы действовать наверняка. И я сделаю это. Клянусь тебе!

— Хорошо, Никита, пусть все будет так, как ты решишь. Я даже дедушке не скажу пока ни слова.

— Но Лев Яковлевич, по-видимому, давно знает об этом.

— Ты так думаешь?

— Ты сама сказала, что они с Анной Петровной знают о вашем несчастье что-то такое, чего не знает никто, только скрывают от тебя.

— Нет, я имела в виду совсем другое. Из некоторых отрывков их разговоров я поняла, что речь идет не о том, как произошло несчастье, а о том, с чем они столкнулись в результате него, после него. А то, что в смерти папы и мамы повинен Строев, — это такая новость, такой кошмар, что дедушка не вынесет, я знаю его, и может произойти что угодно. Нет, ему говорить нельзя. Мы все должны делать вдвоем, только вдвоем! И знаешь что… Давай сходим со мной на могилу папы и мамы, поклянемся и им отомстить убийце. Я ведь, знаешь… Я часто бываю на кладбище у папы с мамой и говорю с ними, как с живыми, делюсь с ними всеми радостями и горестями, поверяю им все свои тайны. Я давно уже сказала им о тебе, давно сказала, что люблю тебя, задолго до того, как мы объяснились. И теперь хочу, чтобы они сами… Нет, не увидели, а как бы это сказать… ну, почувствовали, что ли, что мы пришли к ним вместе.

— Пойдем, Инга. Пойдем сегодня, прямо сейчас. Я давно хотел побывать на могиле твоих родителей.

Городское кладбище располагалось неподалеку от академгородка, на опушке леса, в той стороне, куда шла дорога к монастырю, и было окружено густой живой изгородью из шиповника и диких роз. Время перевалило за полдень. Жара спала. И длинные черные тени протянулись от высоких старых лип, выстроившихся вдоль всей дороги, ведущей к погосту. Липам этим было, должно быть, за сотню лет. Многие из них стояли без верхушек. Другие щетинились сухими полуобломанными сучьями. Но жизнь еще теплилась в их замшелых стволах, упрямо вырываясь из них в виде отдельных тугих веток, густо покрытых яркой листвой.

Пройдя через ворота, Никита с Ингой вышли на центральную аллею и остановились перед небольшой кладбищенской церковью, уныло сереющей на фоне живой зелени леса. Церковь была деревянной, очень старой, с покоробившейся кровлей и покосившимися стенами. Но Никита знал, что храм действует, и дверь в него была открыта.

— Войдем сначала сюда, — шепнула Инга.

— Давай войдем, — согласился Никита.

В церкви было пустынно и тихо. Лишь у самого иконостаса молча стояли, время от времени осеняя себя крестом, несколько пожилых женщин и совсем дряхлый старик с деревянной ногой. Свет снаружи еле проникал сквозь небольшие в частом переплете окна, и оттого все здесь тонуло в густом вязком полумраке. Перед самыми образами святых горело с десяток свечей. Но мерцающие огоньки их только усиливали общий сумрак, и потому лики святых выглядели особенно строгими и неприступными.