Владимир Корчагин - Женщина в черном

Однако в роддоме, куда Никита обратился за справкой, с ним не стали даже разговаривать, решительно заявив, что никаких сведений о новорожденных, а тем более умерших детях больница не дает, и пришлось бы ему уйти ни с чем, если б не встретившаяся во дворе старушка санитарка, выносившая ведро с мусором.

— Ты чего, сынок, такой смурной? — остановила она его, поправляя на голове платок. — Али случилось чего?

— Ничего не случилось. Только начальство у вас больно злое.

— Так начальство оно везде злое, — наставительно заметила санитарка. — А у нас тут и подавно нельзя без этого: уж больно вы, молодые папаши, нетерпеливые, и в дверь и в окна лезете, чтобы взглянуть на своих наследников. Ну, так и быть, — лукаво усмехнулась она, — тебе я помогу. В какой палате лежит твоя-то?

— Да никто у меня здесь не лежит, и никакой я не папаша, а хотел узнать об одном деле.

— Так, может, я и раскумекаю твое дело?

— Ну, где там! А впрочем… Скажите, мамаша, если случится новорожденному умереть при родах или вскоре после этого, что с ним делают?

— Как что делают? Отдают отцу с матерью, чтобы похоронили.

— Но если и отец, и мать умрут?

— Как это, чтобы и отец, и мать, и младенец — все сразу?

— А помните, как лет двенадцать назад разбилась машина Гридиных?

— Так это другое дело. Тут, само собой, всем может быть смерть уготована. Только ведь мальчонка-то у Гридиных живым на свет явился.

— Как живым?! Вы не путаете?

— Разве тот случай можно спутать. Ведь он, мальчонка-то гридинский, уродом родился, таким уродом, каких я отродясь не видывала: ни ручек, ни ножек у него не было.

— Как?! — не поверил своим ушам Никита. — Что вы говорите?!

— То и говорю, что сама видела.

— Так что же с ним дальше было?

— Дальше, как положено, подержали его здесь с неделю али чуть побольше и отправили в дом ребенка.

— Такого маленького и беззащитного?

— Что же поделаешь, если родителей не оказалось. А ты кто им будешь, Гридиным-то, сродственник, что ли?

— Да, родственник, — коротко ответил Никита, торопясь уйти из этого мрачного двора и от этой словоохотливой женщины, которая так спокойно, как о само собой разумеющемся, говорила о маленьком живом человечке, вся жизнь которого была обречена на страшные муки.

Но, может быть, она все-таки что-то путает? Может быть, говорит о совсем другом ребенке? Как бы это проверить? Кто еще может знать об истинной судьбе внука Гридина? Только кто-то из очень близких ему людей, ну, скажем, Петр Эдуардович Берг. Помнится, Инга сказала, что это единственный человек, с которым академик до сих пор поддерживает дружеские отношения. Уж он-то должен знать, что произошло в тот страшный день и как сложилась судьба внука Льва Яковлевича, если тот действительно остался жив. Только удобно ли будет обратиться к нему с таким вопросом?

А почему бы нет? В конце концов, речь идет о будущем близком родственнике Никиты. И Берг должен понять его.

Однако все сомнения Никиты оказались напрасными. Берг встретил его как хорошего давнего знакомого, усадил в кресло, попросил жену приготовить кофе.

— Ну-с, молодой человек, чем могу служить? — проговорил он, поблескивая стеклами пенсне.

— Я пришел к вам, Петр Эдуардович, как к большому другу семьи Гридиных, — начал Никита.

Берг молча кивнул.

— Я тоже не посторонний для них человек, — продолжал Никита. — Мы с Ингой Никитичной решили пожениться.

— Я рад и за вас, и за Ингу, — тепло улыбнулся старый профессор.

— И я хотел бы просить вас помочь мне прояснить один вопрос, — закончил Никита, все еще не решаясь перейти к сути дела.

— Если это в моих силах, — осторожно ответил Берг. Никита в смущении помолчал:

— Я понимаю, что не на всякий вопрос можно ответить, тем более что речь идет о…

— Да вы говорите, говорите! — подбодрил его Берг.

— Мне давно не дает покоя… — снова запнулся Никита. — Словом, мне хотелось бы знать о судьбе брата Инги, родившемся двенадцать лет назад…

Берг пристально посмотрел ему в глаза.

— Инга сказала, что он умер еще в роддоме, — поспешил уточнить Никита, — а сейчас я услышал от одной санитарки, что он остался жив, но…

— Но родился с большими отклонениями от нормы? Так вам сказали?

— Да, в общем, так. И что его отправили в дом ребенка.

— Что же, вам сказали правду, — коротко ответил Берг.

— Но почему, Петр Эдуардович?! Почему его не отдали в родную семью? Почему это скрыли от Инги?

— Инге об этом не сказали потому, что в ее возрасте это могло нанести девочке большую душевную травму. Скоро она узнает все. Что же касается того, почему внука Льва Яковлевича отправили в дом ребенка, то таков у нас закон: в случае отсутствия родителей роддом по истечении семи дней отправляет новорожденного в дом ребенка.

— Но ведь остались его дед, его сестра. Они могли усыновить мальчика.

— Сестра ребенка была еще слишком мала, а дед слишком стар, что по существующему закону не давало ни тому, ни другому права на усыновление.

— Но как мог смириться с этим Лев Яковлевич? Как мог бросить на произвол судьбы родного внука, да еще мальчика-калеку? Он же, я знаю, избавил от уродства совсем постороннего человека, сына своего коллеги. Он мог помочь и брату Инги. А вместо этого…

— Если вы знаете, что он сделал для своего коллеги, то должны знать и о том, что с него была взята официальная подписка, запрещающая повторять нечто подобное.

— Официальная подписка! О чем вы говорите, Петр Эдуардович! Да разве можно считаться с какой-то бумажкой, когда речь идет о праве человека на нормальную жизнь, и не просто человека, а родного внука?

— С бумажкой, молодой человек, в нашем бюрократическом государстве, к сожалению, приходится считаться. Что же касается того, бросил ли Лев Яковлевич своего внука на произвол судьбы, то должен вам сказать, что он сделал для него все возможное и даже больше возможного. И вы, став мужем Инги, тоже узнаете обо всем. Но не от меня, а от самого Льва Яковлевича. Сейчас же я могу сказать лишь одно: внук Льва Яковлевича жив, и вы можете не беспокоиться за судьбу своего будущего родственника.

— Спасибо, Петр Эдуардович. Кажется, я начинаю кое-что понимать.

— Вот и отлично! А теперь выпьем по чашечке кофе. Спасибо, Зиночка, — обратился он к жене, внесшей в кабинет поднос с кофейным сервизом. — Может, и ты с нами посидишь?

— Нет, сейчас не могу: дела на кухне. Но, надеюсь, твой гость отобедает с нами?

— Пусть он попробует отказать крестному отцу Инги! — весело подмигнул Берг Никите.

— Вы — крестный отец Инги? — воскликнул тот, поперхнувшись горячим кофе. — Значит, вы…

— Значит, мы с вами тоже почти будущие родственники — закончил Берг со смехом, — если, конечно, моя крестница не передумает вручить свою судьбу такому донкихоту, как вы.