Владимир Корчагин - Подкидыш

— Видать, приезжий?

— Да… — односложно ответил Кирилл, растерявшись от столь неожиданной встречи.

— А закурить у тебя, случаем, не найдется, гражданин приезжий?

— С удовольствием бы. Но я, знаете, не курю…

— Ладно и так, — легко согласился незнакомец. — А ты что же, отдохнуть здесь, у нас собрался?

— В общем, да. Вы же, можно сказать, в раю живете.

— В раю, говоришь? Это точно. В самом, что ни на есть, раю. А я, стало быть, здешний ангел-небожитель, — он зло рассмеялся и снова зашелся кашлем. — Что, не похож? А ты присмотрись получше. Я ведь ровесник тебе, и если бы не здешняя райская жизнь… Ну да ты, кроме этих вот прибрежных «райских кущ» еще ничего не видел. А если бы занесла тебя нелегкая за перевал…

— Что же там, за перевалом?

— За перевалом-то что? Зона! Слышал ты о такой райской обители? Кругом — проволока, вышки, а внутри — карьер и душегубка, что обогатительной фабрикой зовется. Ну, а на фабрике — такие вот, как я. Зэки, одним словом.

— Так вы, значит…

— Нет, не бойся. Теперь я свободный гражданин. Она ведь, эта райская обитель, тем и хороша, что из нее до срока освобождают. Тех, кто не загнется раньше времени. Правда, не загнуться там… Ну да я вот выжил. Если можно, конечно, назвать меня живым человеком. Выжил и теперь — свободен, как птица. Ты видел когда-нибудь на дороге птицу, раздавленную машиной? Вот такая птица и я. Свободен и… — он снова закашлялся и тяжело опустился на успевшую прогреться гальку. Кирилл присел рядом:

— Вы имеете в виду непосильный труд и систематическое недоедание там, в зоне?

— Ну, что ты! Совсем наоборот. В этой обители зэки работают меньше, чем где-либо. И жрать дают от пуза.

— Так что же?

— Атом! Атом, язви его в корень! Слышал ты о такой пакости?

— Вы хотите сказать, что в этой «зоне» добывается и перерабатывается радиоактивное сырье?

— Ну, что там добывают и перерабатывают, одно начальство знает. Наше дело — тачку молить и лопатой орудовать. Одно могу сказать, кто бы там ни был и что бы ни делал, конец один. И все называют это «атом». Вот полюбуйся, что он сделал со мной, этот атом, — мужчина приподнял свитер, и Кирилл едва заставил себя не отшатнуться при виде страшных язв, покрывавших тело незнакомца.

— Да это бы полбеды, — продолжал он, — хуже, что я совсем уж не мужик. Да и не человек, а так… чучело на двух ногах. А ведь и пяти лет не прошло, как я таким же вот здоровяком, как ты, по глупому делу попался. Подрались мы с пьяных глаз с ребятами из соседнего поселка. Не помню уж из-за чего и подрались. Бывало такое не раз. Дрались и сильнее. А тут вмешался в драку участковый. И чего он сунулся? Без него бы подрались да и помирились. Дело житейское. А ему понадобилось порядок навести. Ну и звезданул ему кто-то. Случайно, видно, звезданул. Зачем нам надо было увечить человека. Я и не заметил, кто его угостил. А наутро узнаем, отдал концы участковый. Ну и закрутилось дело. Меня и еще троих ребят признали зачинщиками, увезли в город. Потом — следствие, суд и — зона. А теперь вот и живу и не живу. Ни дома, ни семьи. Всякий только шарахается как от прокаженного. А чем я виноват, чем?! Ну, дрались. Ну, прикончили человека ненароком. Так посади нас в обычную тюрьму. Пусть на десять, пусть на пятнадцать лет. Так вышли бы все-таки людьми. А теперь… И кто придумал этот атом? И зачем он людям? Ты вот, похоже, грамотный человек. Объясни, за что я страдаю?

Кирилл долго молчал, застигнутый врасплох этим страшным откровением. Потом медленно заговорил:

— К сожалению, вы не единственный человек, кто вправе задать такой вопрос. Требовать ответа за искалеченные судьбы могут сейчас не сотни, даже не тысячи, а миллионы несчастных из Белоруссии, с Украины, Урала и других мест, подвергшихся радиоактивному заражению. Но ответить им… Конечно, я мог бы сказать вам о неизбежных издержках научно-технического прогресса, о якобы навязанной нам гонке ядерных вооружений, об энергетическом кризисе, нависшем над человечеством. Но я этого не скажу. Не скажу, потому что говорить об этом людям, подобным вам, не только непорядочно, но по меньшей мере цинично. А главное, потому, что все это бессовестная ложь. Успехи в практической ядерной физике до сих пор не принесли людям ничего, кроме страданий. Гонку ядерных вооружений нельзя объяснить ничем, кроме политических амбиций наших вождей, поскольку никто никогда нападать на нас не собирался. Что же касается энергетического кризиса, то энергии, вырабатываемой сейчас, в избытке хватило бы на удовлетворение насущных человеческих нужд. А тратится она в основном на ту же гонку вооружений да на создание никому не нужной техники, которая в свою очередь используется, чтобы создавать новую никому не нужную технику, и так без конца. Я уже не творю, что абсолютно ничто не может уравновесить здоровье и жизнь человека. А что будет дальше? Боюсь, что если эти тенденции сохранятся еще хотя бы несколько десятилетий, то человечество реально встанет перед угрозой неминуемой гибели. Я понимаю, все, что я сказал, мало вас утешит. Но что я мог ответить еще? И что мог посоветовать вам сделать?

— Как что? Мстить!

— Мстить — кому?

— Я знаю, кому. Знаю! И после всего, что услышал от тебя, окончательно понял: мстить — вот единственное, что мне осталось в жизни. Кстати, а ты кто? В смысле, кем работаешь?

— Я преподаю физику.

— Физику? Так-так… А ведь ты сможешь мне помочь. Ну да мы еще потолкуем об этом. А сейчас извиняй, что не дал тебе покупаться. И прощай. Честно говоря, не думал, что ты поговоришь со мной вот так, по-человечески. Со мной давно уж так никто не говорил. А ведь я еще… немного человек. — Он встал и, словно спохватившись, быстро направился обратно к поселку.

— Послушайте, а как звать-то вас? — попытался остановить его Кирилл.

— Как звать-то? Афоня, — ответил он, не сбавляя хода.

— Афоня… Значит Афанасий. А отчество?

Он горько усмехнулся:

— Был Афанасий, было и отчество. А остался Афоня, Афоня Болдин. Ну, бывай!

Кирилл проводил его взглядом и медленно прошелся по опустевшему пляжу. Все вокруг: море, небо, изумрудная зелень прибрежных гор вмиг потеряло всякую привлекательность. Однако, взглянув еще раз на удаляющегося Афоню, он вдруг заметил далеко впереди него знакомую девичью фигуру. Жизнь словно спешила подчеркнуть, какую пропасть разверзла она между крайними полюсами человеческого бытия.

А впрочем… Можно ли было быть уверенным, что неожиданное появление здесь Афони и его стремительный уход с пляжа не были связаны с приходом сюда таинственной незнакомки? Но это делало ее еще более загадочной и необыкновенной.

Кирилл не жалел уже, что приехал в Прибрежный. Что-то подсказывало ему, что все, что он узнал сегодня о гордой, своенравной, несомненно окруженной какой-то тайной, дочери соседей тетки Лизаветы и встреча с несчастным, обездоленным, но явно не смирившимся, готовым пойти на все, чтобы отплатить за всю исковерканную судьбу, Афоней могли оказаться прологом чего-то очень большого, неординарного, такого, с чем он, Кирилл, не сталкивался еще ни разу в жизни.