София Баюн - Механические птицы не поют [СИ]

Генерал Колхью не слушал, и даже пятилетнему ребенку понятно, чем это все кончилось. В рядах солдат гуляет сифилис. Это давно выжженное заболевание, еще один дикарский пережиток, который можно найти на Альбионе только в Нижних Кварталах, теперь поражает наших солдат. Я потребовал, чтобы тех, кто заразился, насилуя женщин на захваченной территории, а также нескольких маркитанток, которые вступали в связь с их гражданскими, подвергли суду и повесили в назидание остальным.

Проклятые твари. Мы думали, почему в деревне, которую мы захватили, так мало людей, и почти все — женщины. Это была проверка, наша армия должна была показать себя истинными альбионцами, а не уподобляться дикарям, с которыми мы воюем. Они оставили только тех, кто был болен. К нашим маркитанткам подослали больных. А ведь связи с нашими маркитантками имеют и честные солдаты, не повинные в военном преступлении и нарушении моих рекомендаций!

Если Колхью допускает такой бардак — его тоже следует повесить.

…

Следующие страницы были аккуратно вырезаны. Судя по едва заметным пятнам — Джек что-то пролил на дневник и удалил испорченные листы.

…

Вчерашний бой обязательно войдет в хроники под каким-нибудь возвышенным названием вроде «Битва при Вотте». Каким бы было облегчением, если бы Колхью не пережил своего ранения, но мой врачебный долг велел мне делать работу безупречно, и этот позор альбионской армии будет жить и продолжать отдавать свои нелепые приказы. После истории с сифилисом он начал хоть немного меня слушать.

Моя новая помощница заслуживает отдельного упоминания. Признаюсь честно, я всегда скептически относился к женщинам в медицине, если только они не Утешительницы, а во время боевых действий вовсе не ждал ничего хорошего. К тому же юная леди Кэтрин Борден поступила дурно, сбежав от своего отца. Женщине пристало слушать отца, старшего брата и мужа так же беспрекословно, как если бы к ним обратился сам Спящий. Я был знаком с мисс Борден, но мы никогда не общались ближе, чем обмениваясь необходимыми приветствиями на светских приемах. Я ничего о ней не знаю. Но раз уж мисс Борден здесь и, раскрыв свое инкогнито, получила место моей помощницы, то я должен отметить ее достойнейшее всяческих похвал хладнокровие. Ни обмороков, ни рвотных позывов, ни дрожащих рук, ни слез — ничего, что я привык видеть у своих ассистенток в первые дни работы. А то, что она помогла мне с капралом Райтом, которому разорвало брюшную полость взрывом шрапнели делает ей честь не только, как хладнокровной и выносливой леди, но и крайне сообразительной, что является редкостью даже среди мужчин. Она вколола капралу морфий, не дожидаясь моих указаний, а потом сама расположила зажимы и держала их так, что ни один не дрогнул в ее скользких от крови тонких пальцах. Нужно отметить, что вся операция была не более чем исполнением врачебного долга — смесь разорванных тканей, крови и содержимого кишечника не превратил бы в действующий организм даже чародей, если бы таковые бывали в медицине. Мисс Борден, которую не смутило ни это зрелище, ни запах, ни то, что нужно касаться чего-то столь отвратительного на вид…

…

«Юная леди Кэтрин Борден», — повторил про себя Уолтер, погладив страницу. После прошлых записей прочитанное показалось ему удивительно теплым, и даже циничные описания проведенной операции не испортили впечатления.

…

Мы убиваем на этой войне вблизи, чтобы нам не мешали убивать издалека. Если бы мы воевали с людьми, а не с этими изуродованными Спящим подобиями, мне не давала бы покоя мысль о том, насколько этично так ожесточенно биться ради продаж опиума. И насколько этично посылать альбионских мальчиков на смерть, чтобы торговля не прекращалась. Но мы делаем хорошее дело. Скоро вся эта шваль и большинство нищих из Нижних Кварталов, зависящих от этого дурмана, вымрет.

Жаль, что эта зараза распространяется и среди высшего сословия. Целые опиумные клубы для джентльменов открываются не только на окраинах города, но и ближе к центру.

Мой бедный, глупый брат, Уолтер, как я надеюсь, что его не коснется хотя бы это дурное пристрастие. Эта потаскуха, Джейн Бродовски, от которой, к счастью, получилось откупиться мизерной суммой, воплощает все самое дурное, что я вижу в будущем своего брата, если он не возьмется за ум. Наш отец мудрый человек, но вспыльчивый. Он хотел сделать так, чтобы эта женщина лишилась места на фабрике, устроить так, чтобы никто больше не хотел иметь с ней дела. Для него это было бы вопросом двух писем. Это я посоветовал отцу дать ей денег. Бедный Уолтер, у мальчика всегда было слишком доброе сердце. Он бы жалел ее, искал, чего доброго, ушел бы из дома и нам пришлось бы привлекать жандармерию, чтобы его вернуть. Какой был бы отвратительный скандал! Но, к счастью, она оказалась такой же, как все женщины окраин — алчной и пустой. Уолтер увидел, что его продали. И остался там, где должен быть.

Когда-нибудь он меня поймет.

…

Желание швырнуть дневник в огонь стало таким сильным, что Уолтер почувствовал, как начало ломить пальцы здоровой руки.

«Отвратительный скандал». Все, что волновало его брата. Человека, который рассуждал о людях, с которыми воевал, как о животных. Человека, который запрещал солдатам насиловать женщин потому, что боялся заразы. Его волновало, что кто-то узнает, что младший брат связался с неподходящей девушкой.

— Потрясающе, — прошипел Уолтер.

…

Я написал письмо Чарли Бордену. Ему предстоит неприятный разговор с дочерью, когда мы вернемся домой, и я сделал со своей стороны все возможное, чтобы этот разговор прошел как можно мягче для них обоих. Я заверил мистера Бордена, что его дочь находилась в моем обществе на протяжении всего пребывания здесь, и что проявила себя исключительно достойно. Безусловно, я не стал распространяться о бедном капрале Райте и о том, что она помогала мне документировать смерти, служа при мне писцом, когда я опознавал трупы.

Леди Борден — не только исключительно умная и терпеливая юная мисс, но и наделена добрым сердцем, столь необходимым благодетельной девушке. Я видел, как она закрывала глаза мертвым, не брезгуя мараться даже о трупы врагов. И я могу поклясться, что вслед за касанием ее руки на лица мертвых приходил покой, и даже самые искаженные предсмертной мукой выражения становились мягче.

В сегодняшней молитве Спящему я не просил ни о чем, каюсь в этом самому себе и покаюсь патеру Морну. Я не просил ни о скорой победе Альбиона, ни о здоровье для отца, ни о благоразумии для Уолтера. Только благодарил его всеми словами, которые нашел, всеми словами на всех языках, которые знал, что леди Кэтрин Борден — старшая дочь знатного альбионского рода. Ведь иначе мне пришлось бы навсегда расстаться с мыслью о возможном браке.